Упоминал ли я, например, хоть раз о башне с часами без стрелок? Вероятно, да, потому что на карте мальчика эта башня присутствовала, и. хотя это был всего лишь простой эскиз, она была очень похожа на настоящую башню с часами. И у часов на ней тоже не было стрелок. Но я уже не мог быть ни в чем уверен. И даже стал сомневаться, что это мои воспоминания были первичны по отношению к карте, а не наоборот. Может быть, сейчас, глядя на нее, я добавлял к воспоминаниям то, чего раньше в них не было?
Чем больше я думал обо всем этом, тем меньше понимал. Что было причиной, а что - следствием? Насколько далеко простирались факты, и где начинались предположения?
Я убрал карту обратно в конверт, положил его на стол, заложил руки за голову и уставился в потолок. Дневной свет проникал в комнату через продолговатое окно и пропитывался запахом яблонь, которые я использовал в качестве дров. На печи тихо шипел чайник, а из его носика валил белый пар. Как будто большая кошка задыхалась во сне.
У меня было смутное впечатление, что пространство вокруг меня медленно обретает новую форму. Будто какая-то сила незаметно овладела мной и куда-то меня ведет. Я не знал, началось ли это только сейчас или продолжается уже какое-то время.
Я лишь знал, что нахожусь на границе между двумя мирами. Как и сама эта комната. Она располагалась не над землей и не под землей, а где-то посередине. Свет, струившийся из окна, был тусклым и приглушенным. Меня окружало пространство сумерек. И невозможно было понять, в каком мире оно находится.
Я снова взял конверт со стола, вытащил карту и долго и внимательно ее рассматривал. В какой- то момент я понял, что эта карта потрясла меня до глубины души. Не в переносном смысле, а буквально и физически. Меня трясло, как человека, сидящего в поезде, который катится по старым, разбитым рельсам.
Когда я смотрел на карту, мои мысли не могли не возвращаться в город за стеной. Едва я закрывал глаза, как слышал шум текущей сквозь него реки и заунывные крики птиц. Слышал стук копыт по булыжнику и звук рога, в который стражник трубил утром и вечером. А еще слышал, как рядом со мной шуршит желтый плащ девушки. И мне казалось, будто это края миров трутся друг о друга.
Реальность вокруг меня непрерывно двигалась и изменялась - если это вообще была реальность.
49
На следующий день мальчик с желтой подводной лодкой на толстовке в библиотеке не появился, что было весьма необычно.
- Видимо, сегодня он уже не придет, - сказал я Соэде, оглядев читальный зал.
- Да, похоже на то, - ответила она, - Иногда такое бывает. Наверное, он плохо себя чувствует.
- А часто он вообще не приходит?
- Иногда. Не то чтобы он заранее решал, что не пойдет в библиотеку, просто бывает такое, что у него нет сил это сделать. Мать считает, что на самом деле эта проблема - из области психологии. Потому что через три или четыре дня все проходит само собой. Даже не приходится обращаться к врачу. Он как будто просто перезаряжает свою батарейку.
Я примерно понял, что она имеет в виду. Способности мальчика (находившиеся почти за пределами человеческого понимания) были, видимо, настолько энергозатратными, что превышали возможности его организма. И у него внутри было что-то вроде встроенного предохранителя, который автоматически срабатывал при перегрузке. И тогда мальчику нужно было немного отдохнуть, пока организм не придет в норму. Я подозревал, что в этот раз причиной перегрузки стало создание карты города за стеной. Видимо, эта работа отняла у него очень много сил.
- Как вы знаете, - продолжила Соэда, - у мальчика есть необычайные способности, но он все же еще ребенок. И со многим не может справиться в одиночку. Мне иногда тревожно за ним наблюдать.
- Думаете, ему нужен кто-то, кто мог бы помочь ему контролировать эти способности?
- Да, вы очень точно выразились. Кто-то, кто научил бы его контролировать эти способности.
- Думаю, это не так уж просто сделать.
- Конечно, нет. На самом деле это очень сложно, потому что сначала нужно хорошо его узнать. Но мне кажется, что мать слишком сильно и слепо любит сына, а отец чересчур занят на работе. До сих пор господин Коясу заботился о нем здесь, в библиотеке, и уделял ему необходимую любовь и внимание. Возможно, мальчик даже в каком-то смысле заменял ему погибшего сына. Но, к сожалению, господин Коясу уже мертв, и в данный момент о мальчике некому позаботиться.
- Он почти ни с кем не разговаривает, но вот с вами, по крайней мере, каждый день обменивается несколькими словами.
- Да, ведь я знаю его с тех пор, когда он был совсем маленьким. Но наше общение ограничивается исключительно практическими вопросами. Этого недостаточно, чтобы решить его эмоциональные проблемы.
- А с родителями он тоже не разговаривает?
- Только с матерью, да и то редко. А в присутствии отца вообще рта не раскрывает. Он может преодолеть свою застенчивость только для того, чтобы спросить у кого-нибудь о дате рождения. В других ситуациях никогда не заговаривает ни с кем первым. И даже если кто-то заговорит с ним сам, он не ответит.
- Вы сказали, что мистер Коясу лично присматривал за мальчиком. То есть, с ним он все-таки разговаривал?
Соэда прищурилась и задумчиво покачала головой.
- Этого я не знаю. Они бывали вдвоем только в кабинете директора или в маленькой комнате в подвале. Проводили там много времени, но дверь всегда была заперта. Я не знаю, что они там обсуждали и обсуждали ли вообще хоть что-нибудь.
- Но в любом случае, мальчик испытывал какую-то привязанность к господину Коясу, да?
- Я не знаю, можно ли сказать, что он был к нему привязан. Знаю только, что они проводили много времени наедине, и, видимо, мальчик был не против общения с господином Коясу.
Была еще одна вещь, которую я очень хотел бы знать. Но не осмеливался спрашивать об этом у Соэды (средь бела дня у залитой солнцем стойки). Тем не менее, в конце концов все же решился.