Прошло почти четыре недели с тех пор, как я в последний раз видел Коясу. Это был первый раз, когда он так долго мне не показывался.
«То, что я могу иметь облик, - это всего лишь временное явление. В какой-то момент я исчезну навсегда», - сказал однажды Коясу. Возможно, этот момент уже настал...
При этой мысли мне стало грустно. Как будто я потерял очень хорошего друга. Я понимал, что на самом деле Коясу покинул этот мир еще до того, как мы с ним познакомились. Так что можно было сказать, что, если теперь исчез и его призрак, то Коясу просто-напросто достиг новой, более глубокой стадии смерти.
Попытавшись все это себе представить, я погрузился в странную тихую печаль, которую можно было назвать метафизической. Она отличалась от печали из-за потери живого человека. Эта печаль не была болезненной и не имела ничего общего с горем.
Приняв исчезновение Коясу как свершившийся факт, я ощутил и самого себя находящимся очень близко к небытию. Так близко, что мне нужно было всего лишь протянуть руку, чтобы к нему прикоснуться. На следующий день я подошел к Соэде и тихо спросил, не являлся ли ей господин Коясу в последнее время. Она подняла глаза и серьезно посмотрела на меня, прежде чем ответить.
- Нет, теперь, когда вы это сказали, я поняла, что давно его не видела. Раньше он так надолго не пропадал... А вы?
Я отрицательно покачал головой. И вернулся в свой кабинет.
После этого мы больше не говорили о Коясу, но по выражению лица Соэды, я понимал, что ей тоже грустно от того, что он больше не приходит в библиотеку. У нас с Соэдой теперь как будто был общий секрет, которого больше не знал никто. Очень грустный секрет.
Однажды днем Соэда пришла в мою комнату в подвале, пока я там работал. Тихо постучала и зашла, когда я крикнул «Войдите». После некоторых колебаний, она положила на мой стол большой белый конверт.
- Мальчик попросил передать это вам.
- Мне?
Соэда кивнула.
- Думаю, это что-то важное. Он выглядел очень серьезным.
- Но что это такое?
Соэда слегка пожала плечами, показывая, что ответа на этот вопрос она не знает. В стеклах ее очков отражалось пламя, горевшее в печи. Я взял конверт. Он был очень легким, вообще почти ничего не весил. Наверное, в нем лежали один или два листа бумаги формата А4. На самом конверте ничего написано не было. Его невесомость вызвала во мне странное напряжение. Письмо? Нет, письмо он положил бы в конверт поменьше.
- Мальчик ходит к нам уже очень давно, но раньше ничего подобного не случалось, - сказала Соэда, прищурившись, будто подчеркивая свои слова, - Я имею в виду чтобы он сам шел с кем- нибудь на контакт.
- Он все еще в библиотеке?
- Нет, отдал мне конверт и ушел.
- И попросил передать его мне, да?
- Да.
- Что именно он сказал? «Пожалуйста, передайте это новому директору библиотеки», или что- то в этом роде?
- Нет, он назвал ваше имя.
Я поблагодарил Соэду, и она вышла из комнаты, покачивая бедрами, обтянутыми светлозеленой юбкой. Вид ее стройных ног еще какое-то время оставался у меня перед глазами. Я оставил конверт лежать на столе, потому что не мог заставить себя открыть его сразу. Я чувствовал, что должен был к этому подготовиться. Как именно подготовиться, я объяснить себе не мог. Но лучше было все-таки не вскрывать конверт сразу, а сначала дать ему немного полежать. Так же, как слишком горячему блюду дают остыть прежде, чем приступать к трапезе. Это мне подсказывал мой инстинкт.
Конверт так и оставался лежать нераспечатанным на столе, пока я сидел у печи и смотрел на огонь. Пламя было похоже на живое существо. Они будто танцевало передо мной, то вспыхивая очень ярко, то становясь едва заметным. Казалось, огонь со мной общался. Красноречиво разгораясь и внимательно угасая, он то стискивал зубы, то закатывал глаза, то крепко зажмуривался. Я внимательно наблюдал за ним в надежде, что огонь хочет сообщить мне что- то важное. Но это было не так. Он даже не пытался на что-либо намекать. Впрочем, я из-за этого не сильно расстроился. Единственное, что мне сейчас требовалось, так это чтобы время продолжало идти вперед. Я вернулся к своему столу, взял конверт и осторожно разрезал его канцелярским ножом, чтобы не повредить то, что лежало внутри. Как я и думал, в нем оказался всего один листок формата А4. Я почувствовал небольшое облегчение от того, что конверт не был пустым. Потому что, если бы он был пуст, я бы не знал, что это может означать. Я осторожно вытащил листок из конверта. На бумаге был мелкий рисунок, выполненный черными чернилами. И никакого текста. Взглянув на рисунок, я потерял дар речи. То, что я там увидел, поразило меня так сильно, будто кто-то нанес мне сильный удар в спину, начисто вышибив из меня всякую логику. Я физически почувствовал, как комната зашаталась. Потерял равновесие и вцепился в стол обеими руками. На листе бумаги был изображен подробный план города за стеной.
48
Я молча смотрел на карту. Без сомнения, это был план того самого города за стеной. Река делила его пополам и впадала в омут у южной окраины. Единственным входом и выходом были ворота, а рядом с ними находилась хижина стражника. На карте были изображены три старых каменных моста через реку, пересохший канал, башня с часами без стрелок и библиотека без единой книги. Это был простой, почти схематичный план (напоминавший средневековые европейские гравюры). Присмотревшись, я обнаружил несколько небольших изъянов (например, песчаных отмелей в реке было меньше, чем на самом деле). Но в принципе все было отображено удивительно верно. Как мальчик смог нарисовать такую точную карту города, которого он никогда раньше не видел? Я сам пробовал сделать это несколько раз, но у меня ничего не получалось.
Я подумал, что он наверняка прятался на кладбище возле могилы Коясу (может быть, не только в тот раз, когда я его заметил), подслушивал меня, а затем использовал полученную о городе информацию, чтобы нарисовать эту карту. Возможно, он даже владеет искусством чтения по губам. Это было единственное объяснение, которое я мог придумать.
Но было ли что-то подобное вообще возможно? То, что я говорил на кладбище, было не более чем обрывочным монологом. Я просто рассказывал о том, что приходило мне в голову, постоянно перескакивая от одного события к другому, и от одной сцены к другой. Неужели он собрал эту разрозненную, бессвязную информацию, как пазл, и смог на ее основе нарисовать такую подробную и точную карту?
В таком случае он должен был обладать не только фотографической памятью, но и другими необыкновенными способностями. Если я правильно помню, существовали люди с синдромом саванта, которые могли воспроизвести музыкальное произведение после одного прослушивания, не пропустив ни единой ноты, каким бы длинным и сложным оно ни было. Говорят, что одним из таких был Моцарт.
Я прекрасно знал, что говорил о городе за стеной у могилы Коясу, но сам едва мог вспомнить конкретное содержание своих рассказов. Я говорил о нем так, как будто вспоминал реалистичный сон, который мне когда-то приснился, или, скорее, как будто переживал его заново. В каком-то полуобморочном состоянии.