Но вдруг я кое-что заметил. У часов, которые он носил, не было стрелок.
Сначала я подумал, что глаза меня обманывают. Или, может быть, из-за тусклого света стрелки были не видны. Но это было не так. Я осторожно протер глаза и еще раз внимательно присмотрелся. Циферблат старых механических часов на левом запястье Коясу действительно не имел стрелок. Ни короткой часовой, ни длинной минутной, ни тонкой секундной, ни какой - либо еще стрелки. Просто циферблат с цифрами.
Я подумал было спросить Коясу, почему на его часах нет стрелок. Возможно, мне даже следовало сделать это. Уверен, он бы все объяснил. Но что-то подсказало мне, что спрашивать все же не стоит.
Затем я на всякий случай проверил свои часы, внезапно забеспокоившись, что стрелки на них тоже исчезли. Но с ними все было в порядке. Стрелки были на месте и показывали 14 часов, 36 минут и 45 секунд. Потом было 46 секунд, потом 47. Время все еще существовало, и не было никаких сомнений, что оно движется вперед. По крайней мере, если верить часам.
«Как в городе», - подумал я. У часов на башне, которая стояла на рыночной площади, тоже не было стрелок.
Мне показалось, будто время и пространство слегка сместились. Границы стали размытыми и разные реальности перемешивались. Я не мог судить, было ли это вызвано чем-то внутри меня или присутствием Коясу. Я старался сохранять спокойствие в этом хаосе и не показывать своего замешательства, но это было не так уж и просто. Я забыл, что хотел сказать, и наш разговор затих.
Коясу посмотрел на меня через стол. Выражение его лица было бесстрастным. Как чистый лист. Некоторое время мы молчали.
Но в какой-то момент ему, кажется, что-то пришло в голову. Может быть, он внезапно вспомнил о чем-то важном. Его глаза загорелись, длинные брови дернулись, а рот слегка приоткрылся. Тонкие губы Коясу беззвучно произнесли несколько слов, как будто он тренировался перед тем, как что-то сказать. Да, именно, он хотел мне что-то сказать, и, наверное, что-то важное. Поэтому я просто сидел и ждал.
Но в этот момент из печи послышался громкий треск. Должно быть, лопнуло полено. Коясу рефлекторно обернулся и посмотрел в ту сторону (с не свойственной его привычной манере скоростью), бросил взгляд на пламя и, убедившись, что опасности нет, повернулся ко мне.
Но то, что он хотел мне сказать - что бы это ни было - похоже, уже исчезло. Его глаза вернулись в свое обычное полусонное состояние. Словно пылающее пламя в печи поглотило все невысказанные слова.
В какой-то момент Коясу медленно поднялся со стула. Сделав глубокий вдох, он потянулся, разминая затекшие мышцы. Затем взял со стола свой темно-синий берет, нежно расправил его и надел на голову. А потом обмотал вокруг шеи шарф.
- Пора идти, - сказал он, словно бы сам себе, - Не могу же я вечно сидеть здесь и мешать вам работать. Но греться у печи так приятно, что я едва смог оторваться.
- Пожалуйста, не переживайте. Оставайтесь столько, сколько захотите. Мне есть чему у вас поучиться, - сказал я.
Но Коясу улыбнулся и покачал головой, не говоря ни слова. Попрощавшись со мной, он тихо поднялся по лестнице и исчез.
Старый джентльмен, который всегда носит юбку и часы без стрелок - его загадочное поведение должно было что-то означать. Возможно, у него было какое-то послание. Личное послание, предназначенное только для меня... Но, когда я начал думать об этом, мне очень захотелось спать, и я заснул, прямо сидя на стуле. Стул был маленьким и жестким, совсем не подходящим для сна, но я все равно заснул. Это был короткий сон, но такой глубокий, что в нем не было места для сновидений. Я снова услышал шипение чайника. По крайней мере, так мне показалось.
Чуть позже я вышел из комнаты и направился в читальный зал, чтобы поговорить с Соэдой. Я спросил ее, ушел ли уже господин Коясу.
- Господин Коясу? - она слегка нахмурилась.
- Он был у меня в подвале полчаса назад.
- Я его не видела, - сказала она странно глухим голосом. Затем взяла свою шариковую ручку и снова принялась за работу. Как странно. Соэда почти никогда не покидала своего места за стойкой и наверняка не упустила бы из виду, что кто-то пришел или уходит.
На этом наш разговор был окончен. Я спустился в свой кабинет в подвале и сел перед печью. Возвращаться к работе не было никакого настроения. Что Коясу хотел мне сказать? И почему именно в этот момент, как по команде, затрещали дрова в печи? Как будто специально для того, чтобы его прервать. Или предупредить. Хотя я пытался обдумать этот вопрос со всех сторон, все мои размышления и предположения неизбежно натыкались на глухую стену, которую я не мог пробить.
36
Зима с каждым днем становилась все суровее. Как и обещал Коясу, по мере приближения нового года в небольшом горном городке снег шел все чаще и чаще. Ветер приносил с севера тяжелые тучи. Иногда они пролетали быстро, а иногда подолгу висели над городом.
По утрам все было засыпано снегом, и он приятно хрустел под подошвами моих новых ботинок. Как будто я шел по рассыпанным на полу леденцам. Иногда перед работой я бесцельно бродил по берегу реки только для того, чтобы послушать этот хруст. Из моего рта валил густой белый пар, а резкий утренний холод ощущался на коже уколами бесчисленных игл.
Такие холода были мне непривычны, но в то же время нравились. Они давали ощущение свежести, будто я попал в какой-то новый мир. Мир, устроенный совершенно иначе. В любом случае, мой жизненный путь определенно поменял направление. И куда в итоге приведет этот путь, было совершенно непонятно.
День только начинался, и берег был покрыт девственно чистым снегом, на который еще никто не ступал. Снег был не очень глубоким, но укрывал все вокруг - и землю, и раскидистые ветви вечнозеленых деревьев.
Ветер, спускавшийся с гор, свистел и выл в перелеске за рекой, предвещая еще более суровую погоду. Этот пейзаж наполнил мое сердце тревожной тоской и легкой грустью.
Снег был твердый и сухой. Когда снежинки падали на мою ладонь, то подолгу не таяли, в то время как тучи, казалось, постепенно теряли свою силу, путешествуя с севера через множество высоких гор. Твердый сухой снег был везде. Он напоминал мне сахарную пудру на рождественском торте. (Когда я в последний раз ел рождественский торт?)
Плотное пальто, теплый свитер, шерстяная шапка, кашемировый шарф и толстые перчатки стали неотъемлемой частью моего повседневного одеяния. И каждый раз, приходя в библиотеку, я растапливал печь. Это занимало некоторое время, но как только огонь разгорался, комнату наполняло приятное тепло. И я постепенно снимал с себя лишнюю одежду. Сначала перчатки, потом шарф и пальто и, наконец, свитер. Днем я ходил в одной рубашке с длинными рукавами.
В городе за стеной ты всегда заранее разжигала для меня печь. Когда я вечером приходил в библиотеку, там уже было тепло, а большой котелок приятно дымился. Но здесь мне приходилось делать все самому. Когда я входил с утра в свою «берлогу», там было нестерпимо холодно.
Я садился перед печью, поджигал спичкой скомканный газетный лист, от него разгорался хворост и только потом - толстые поленья. Иногда с первого раза ничего не получалось, и мне приходилось начинать все сначала. Это был торжественный, почти ритуальный процесс, который люди практиковали с древних времен. (Только в древние времена не было ни спичек, ни газет.)