Под подошвами хрустит затвердевший снег трехдневной давности. По пути мы встречаем несколько зверей. Они тяжело бредут по тропе, их тонкие шеи слабо покачиваются взад и вперед, белое дыхание вырывается из полуоткрытых ртов. Их сонные пустые глаза высматривают редкие оставшиеся на деревьях листья. С наступлением зимы их золотой мех потерял свой цвет и стал белесым, будто под стать снегу.
Когда мы поднялись по крутому склону и перевалили на южную сторону холма, зверей уже не было видно. Ты говоришь мне, что им сюда заходить нельзя. Когда звери находятся внутри стены, для них действуют определенные правила. Никто не знает, как и когда появились эти правила. Более того, непонятно даже, зачем они вообще существуют и какова их цель.
После спуска с холма широкая тропа заканчивается и начинается едва заметная тропинка, заросшая травой. Реки уже не видно и даже не слышен ее шум. Осторожно шагая по пустынным, увядшим лугам, мы проходим мимо нескольких ветхих домов. Видимо, когда-то здесь было небольшое поселение, следов которого теперь почти не осталось. Мы идем друг за другом, ты впереди, а я сзади. На подъеме у меня начинается одышка, а ты идешь быстрыми уверенными шагами, как ни в чем ни бывало. У тебя здоровые ноги и молодое сердце. Мне трудно поспевать за тобой. В какой-то момент до наших ушей доносится странный, непонятный шум. Сначала он звучит тихо и приглушенно, потом становится громче, а потом вдруг обрывается.
- Что это за звук?
- Шум воды в омуте, - отвечаешь ты, не оборачиваясь.
Но это не похоже на шум воды. Для моих ушей это звучит скорее, как стон гигантского легкого, пораженного болезнью.
- Как будто он хочет нам что-то сказать.
- Он нас зовет.
- Ты хочешь сказать, что у омута есть воля?
- Древние верили, что в нем живет огромный дракон, - своими толстыми перчатками ты раздвигаешь заросли и прокладываешь нам путь. Трава становится все выше, и тропинку уже трудно даже разглядеть.
- Дорога в гораздо худшем состоянии, чем когда я была здесь в прошлый раз, - говоришь ты.
После того, как мы прорываемся сквозь заросли, ориентируясь на странный шум, перед нами открывается вид на небольшой луг, за которым виднеется река. Но река эта совсем не такая, какой видел раньше, в городе. Той изящной реки с ее приятным журчанием больше нет. За последним поворотом она внезапно останавливается, становится темно-синей, почти черной, раздувается, как змея, только что проглотившая свою добычу, и превращается в огромный омут.
- Не подходи ближе! - ты хватаешь меня за руку, - Хотя поверхность выглядит совершенно спокойной, если ты упадешь в воду, то уже не выплывешь.
- Как ты думаешь, насколько он глубок?
- Этого никто не знает. Не бывало такого, чтобы кто-нибудь туда нырнул, а потом смог выбраться. Говорят, раньше в омут бросали еретиков и пленных. Это было еще до того, как построили стену.
- Вообще никто никогда не смог из него выбраться?
- Там, на дне, много пещер. Того, кто падает в воду, затягивает в них, и он тонет в темных подземельях.
Ты с содроганием поводишь плечами.
Жуткий стон омута разносится над нами. Он сперва совсем тих, но потом внезапно набухает и переходит во что-то, похожее на приступ кашля, а затем снова наступает тишина. Вскоре все повторяется. Наверное, это - звук, с которым подводные пещеры засасывают в себя воду. Ты поднимаешь с земли деревянную палку размером с овечью ногу и бросаешь ее в омут. Около пяти секунд она спокойно плавает на поверхности, затем несколько раз вздрагивает, встает вертикально, как поднятый указательный палец, и исчезает, больше уже не появляясь, как будто ее утащили на глубину. Даже кругов на воде не остается.
- Ты это видел? На дне омута находится мощный водоворот, который уносит все во тьму.
На безопасном расстоянии от омута мы расстилаем одеяло на траве и устраиваемся поудобнее. Я пью воду из бутылки, а ты молча жуешь хлеб. Издалека пейзаж кажется мирным. Перед нами расстилается луг с белыми пятнами снега, а поверхность омута зеркально гладкая. Над южной стеной возвышаются известняковые скалы. Кроме прерывистого стона омута не слышно ни единого звука. Даже криков птиц. Видимо, они тоже стараются здесь не появляться. За омутом, как мне кажется, находится внешний мир. Я представляю, как прыгаю туда. Прыгаю прямо в самый центр зеркальной глади, чтобы меня унесло течением. Но если верить рассказам жителей города, там, внизу, меня поглотят глубокие пещеры мира тьмы, и мне ни за что не выбраться на другой стороне живым.
- Так оно и есть, - говоришь ты, будто прочитав мои мысли, - Там - мир тьмы, в котором могут жить только рыбы без глаз.
Хромой старик, который ухаживал за мной, пока я болел, - бывший солдат, встретивший призрак красивой женщины в санатории на горячих источниках, - зашел ко мне, чтобы рассказать о моей тени. Он сказал, что выглядит она не очень хорошо.
- Я заходил по делам в хижину стражника. Кажется, твоя тень совсем потеряла аппетит и ее рвет всем, что она съедает. Уже три дня не может работать. Наверное, тебе стоит с ней повидаться.
Днем, едва завидев дым от сжигания трупов зверей, я пошел к хижине стражника. Как я и ожидал, дома его не было - он был за стеной. Сжигание трупов занимает много времени. Я прошел через хижину и вышел в загон для теней.
Моя тень лежала в своей постели и спала. Воздух в хижине был холодным и затхлым, как это обычно бывает в больничных палатах. Над стеной было что-то вроде чердачного окна, выходящего на улицу, но окно это было настолько грязным, что свет сквозь него почти не пробивался. Масляная лампа не горела и в печи огня тоже не было. Я сел на маленький стул рядом с кроватью. Тень лежала на спине и тяжело дышала. Ее губы были сухими и растрескавшимися от лихорадки и с каждым вдохом из ее горла вырывался тихий хрип. Мне стало ее жаль. В конце концов, до недавнего времени она была частью меня.
- Мне сказали, что у тебя не все в порядке.
- Совсем не все в порядке, - ответила тень слабым голосом, - Я думаю, что больше не смогу работать.
- Тебе что-нибудь нужно?
- Уже ничего не нужно. Пришло время помирать. Я же тебе говорила, что тень, отделенная от тела, долго не живет.