Не случилось ли чего-то плохого, пока я лежал дома с температурой? Не изменилось ли что- нибудь в работе библиотеки? Может быть, оказалось, что я не гожусь на роль читателя снов и поэтому мне запретили этим заниматься? В моей голове промелькнуло множество тревожных мыслей. Ни о чем хорошем я думать не мог. Каждый раз, когда я пытался рассуждать здраво, мое сознание превращалось в тяжелый мешок с камнями и погружалось в темные глубины тревоги.
Постепенно я, видимо, согрелся, потому что спустя некоторое время уснул на скамейке, прислонившись спиной к стене. Как надолго, я не знаю. Несмотря на неудобное положение, это был глубокий сон. Проснувшись от шума, я увидел, что ты стоишь прямо передо мной. На тебе был тот же свитер, что и в нашу первую встречу в городе, ты скрестила руки на груди и смотрела на меня. Пока я спал, ты разожгла огонь, который теперь ярко горел в печи. А над ним дымился котелок. (Видимо, я спал дольше и глубже, чем мне показалось). Ты заменила масляную лампу на более крупную и яркую. Тепло, звуки и твое присутствие снова превратили комнату в знакомую мне библиотеку. Пустынный холод, который был здесь час назад, исчез, и я почувствовал облегчение.
- У меня все время была температура, поэтому я не мог прийти. Я даже не мог встать.
Ты несколько раз кивнула, но ничего не сказала, даже никакого сочувственного слова. По выражению твоего лица нельзя было понять, сообщал ли тебе кто-то о моей болезни или ты о ней не знала. Но мне показалось, что ты совсем не удивлена.
- Но теперь лихорадка отступила?
- Суставы все еще немного ломит, но в остальном все в порядке, я снова могу работать.
- Это хорошо. Горячий чай поможет снять оставшиеся симптомы.
Пока я медленно пью этот чай, который ты для меня заварила, мое тело согревается, а голова проясняется. Я сижу за столом посреди архива. Он старый и сделан из толстого дерева. Сколько лет он здесь стоит? Кажется, будто стол весь пропитан отголосками бесчисленных старых снов. Кончиками пальцев я чувствую его историю в царапинах на древесине. Полки архива заполнены бесчисленными старыми снами. Они доходят почти до потолка, и для того, чтобы достать сны с самого верха, тебе приходится карабкаться по деревянной стремянке. Твои ноги, выглядывающие из-под длинной юбки, стройны, белы и молоды. Я невольно восхищаюсь красивыми, крепкими икрами.
Твоя задача - выбрать старые сны, которые нужно прочитать сегодня, и положить их на мой стол. Ты берешь сны с полки и осторожно кладешь передо мной. Иногда мне удается за один вечер прочитать три сна, иногда - только два. На чтение некоторых из них требуется много времени, а другие я читаю относительно быстро. В среднем, чем дольше сон, тем больше времени на него уходит. Однако мне никогда не удавалось прочитать более трех снов подряд. Видимо, для моих нынешних способностей три - это максимум. Ты уносишь прочитанные сны в комнату, расположенную за стойкой библиотекаря. Они не возвращаются на полку, и я не знаю, что с ними происходит потом.
Но даже если бы мне удавалось читать по три сна каждый день, понадобилось бы не менее десяти лет, чтобы прочитать все старые сны на библиотечных полках. Более того, нет никаких доказательств, что здесь хранится весь «запас» старых снов. Впрочем, эти размышления не имеют никакого смысла. Все, что я могу делать - это читать сны, которые ты приносишь один за другим, не понимая даже смысла этого занятия.
Неужели мои предшественники так же, как и я, изо дня в день читали старые сны, не понимая значения того, что они делали? Смогли ли они выполнить все свои обязанности? И самое главное - что с ними случилось потом?
Когда я дочитываю сон, мне нужно сделать перерыв. Положив руки на стол, я жду, пока мои глаза оправятся от усталости. Я до сих пор толком не слышу, что говорят мне сны, не понимаю значения слов, но чувствую, что это - послание. Да, они пытаются что-то сказать мне или кому- то еще. Но они говорят это на языке, которого я не знаю. Тем не менее, отдельные сны, содержащие особенно яркие эмоции - например, радость, печаль или гнев, оставляют после себя что-то вроде послевкусия. Только не во рту или на губах, а в сердце.
Чем дольше я читаю сны, тем сильнее становятся это послевкусия. Иногда мне кажется, что сны не хотят, чтобы их понимали в обычном смысле этого слова. Скорее, они пытаются пробудить во мне забытые эмоции. Будто чье-то дыхание силится сдуть слой старой пыли, давным-давно осевшей на дне сосуда.
Во время перерывов на отдых ты приносишь мне горячий напиток. Не обязательно травяной чай, иногда это цикорий или что-то похожее на какао. Еда и напитки в городе простые и в основном сделаны непонятно из чего. Но они никогда не бывают плохими на вкус. У них есть... как бы это сказать? - приятный привкус, напоминающий о прошлом. Да, жизнь людей здесь проста, но, как мы все знаем, необходимость - мать изобретений.
- Похоже, ты привыкаешь читать сны, - ободряюще говоришь ты, когда мы садимся друг напротив друга.
- Потихоньку, - отвечаю я, - Но после каждого сна я так утомлен, как будто занимался тяжелым физическим трудом.
- Возможно, у тебя все еще небольшой жар. Но усталость пройдет, когда ты полностью выздоровеешь.
Лихорадка, видимо, является своего рода неизбежным обрядом посвящения для новых читателей снов. Так что теперь я - часть города и встроен в его систему. Я, наверное, должен быть этому рад. Хотя бы потому, что этому рада ты.
Долгая и дождливая осень наконец подошла к концу и наступила суровая зима. Некоторые звери погибли почти сразу и наутро после первого сильного снегопада неподвижно лежали под пятисантиметровым слоем снега. Их золотистая шерсть больше не блестела под утренним солнцем. Первыми, по-видимому, умирали старые, слабые звери и детеныши, по каким-либо причинам оставшиеся без родителей. Это - всего лишь естественный отбор. Я забрался на одну из сторожевых башен на стене, чтобы посмотреть на трупы. Зрелище было грустным и завораживающим одновременно. Солнце выглянуло из-за туч, а белый пар от дыхания живых зверей висел над пастбищем, как утренний туман.
Вскоре после рассвета прозвучал сигнал, и стражник, как обычно, открыл ворота, чтобы впустить зверей в город. Без живых зверей трупы на пастбище выглядели как холмики земли. Я смотрел на эту сцену, замерев, пока у меня не заболели глаза.
Вернувшись домой, я понял, что, несмотря на пасмурную погоду, я все-таки обжег глаза солнечным светом. Когда я опускал веки, по щекам тут же начинали течь слезы. Я закрыл ставни на окнах и лег на пол, чтобы отдохнуть.
Через несколько часов пришел старик и мне принес тарелку горячего супа с овощами и чем-то вроде бекона (но это был не бекон).
- В снежные дни свет гораздо сильнее, чем вы думаете, даже если небо облачное, - сказал старик, - Ваши глаза еще недостаточно восстановились. Что вы там вообще делали?
- Я хотел проведать зверей. Некоторые уже умерли.
- Да, зима пришла. Многие другие тоже умрут.
- Но почему они умирают так быстро?
- Потому что они слабые. И уязвимы перед холодом и голодом. Так было всегда и всегда так будет.
- Но ведь они так совсем вымрут.
Старик покачал головой.
- Они живут здесь с незапамятных времен и будут жить всегда. Хотя многие звери и погибают, самые сильные доживают до весны, а летом у них рождаются детеныши. Новая жизнь вытесняет старую, вот и все.