Минуты длятся целую вечность. Что, если бы я не успел? Что, если бы я не пошёл бы в гости? Что, если бы…
Ужасно больно от каждого вопроса, что мелькает в голове.
К счастью, всё обходится. Врачи смогли нормализовать состояние как Леси, так и ребёнка.
Но я стою на своём. И Андрей, и ненавистная тёща получат по заслугам за то, что сделали с
Олесей.
69.
Олеся
Влипла я в эту отвратительную ситуацию, как оказалось, из-за мамы. И её крики в трубку о том, что я беременна и сама виновата, никак её не оправдывают. Я почему-то согласна с Петром, пусть накажет их обоих. Пусть Андрей получит хоть какой-то срок за то, что угрожал мне и моему ребёнку, а мама — запрет на приближение ко мне. Я бы её ещё родительских прав лишила за такое, но хватит того, что не буду с ней общаться и больше никогда не увижу рядом.
Врачи спасли меня от угрозы выкидыша, пришлось полежать несколько дней в клинике, получить нужные процедуры: от капельниц до работы с психологом. Когда я чувствую себя лучше, даю показания и пишу заявление об изнасиловании. Всё-таки я главная жертва, а Пётр всего лишь свидетель.
Вскоре меня выписывают. Пётр забирает меня из клиники, и меня потряхивает.
— Я поменял ключи от дома, — тихо говорит он. — Вот две связки, пусть обе будут у тебя.
Беру обе, тереблю их в руках и одну отдаю Петру.
— Возьми. Если бы у тебя не было лишней связки, боюсь представить, где бы я сейчас была, —
вздыхаю я, с ужасом представив, что недавно перенесла.
Несколько сессий с психологом мало, чтобы пережить весь тот ужас, который чуть не случился со мной.
— Ты не злишься? — осторожно спрашивает Пётр, помогая мне выйти из машины. — Я хотел тебе отдать их после развода, но меня что-то останавливало всё время. Потом у меня появилась надежда высвободиться из тисков Бориса Владимировича, ия их оставил.
— Знаешь, в другой раз я бы злилась, — шмыгаю носом, пытаясь не заплакать. — Но если бы не эта мелочь в виде оставленных ключей, то я не знаю, где я бы сейчас находилась и что было бы с моим ребёнком.
Пётр согласно кивает. Вздыхаю. Так много хочется ему сказать, но не могу. Мы так и не обсудили статус наших отношений, зависнув в какой-то «передружбе и недоотношениях».
Ужасно. Невыносимо. Больно.
Хочется назад в его тёплые объятия. Хочется быть с ним снова, но не могу сказать об этом вслух.
Вдруг ему это больше не интересно?
Мы поднимаемся в квартиру, и я мгновенно чувствую холод между нами. Мне так плохо эдесь, я так хочу куда-то сбежать.
В голове ещё теплится то самое воспоминание, где меня чуть не изнасиловали.
— Мне уйти или остаться? — заметив моё состояние, уточняет Пётр.
Не чувствую себя здесь в безопасности, несмотря на то, что замки заменены. Ощущение, что кто-то может пройти сквозь стены и навредить мне. Понимаю, что это накручивание, но ничего не могу с собой поделать.
— А ты далеко живёшь? — спрашиваю я в надежде провести время вне этой ужасной квартиры.
— Соседний дом. Хочешь в гости? — усмехается Пётр, и я киваю.
Мы спускаемся, выходим на улицу, проходимся по улице, вновь поднимаемся и оказываемся в маленькой однушке. Усмехаюсь. Примерно с этого мы и начинали в нашей совместной жизни.
— У тебя же много денег, чего ты не снимешь или не купишь нормальную квартиру? — качаю головой, осматривая комнатку.
— Потому что это единственная квартира рядом с тобой, — Пётр пожимает плечами. — Вдруг я понадоблюсь тебе или нашему ребёнку?