Справедливые в принципе замечания вызывают всплеск ярости.
На самом деле я хорошо понимаю ее. Может, даже лучше, чем Наташа. Я сам бунтовал, пытался восстановить правильную картину мира. Закончилось всё не очень. Хотя не так плачевно, как могло бы. Ножевым ранением и парой дней в реанимации. После я перестал искать мифическую справедливость и понял, что сама жизнь имеет по себе удивительную ценность. Поэтому даже, если люди не оправдывают наших ожиданий, это следует просто принять. И отправляться на поиски тех, кто одной с нами крови. Они есть. Главное, их найти.
— А тебе-то что? — взрывается София, — Ну, что тебе до меня? Если я собственному отцу нафиг не сдалась, думаешь, я поверю, что какой-то левый мужик за меня переживает? То, что ты трахаешь мою мать, не дает тебе права лезть в мою жизнь!
Меня трудно вывести из себя. Но этой мелкой заразе удается.
— Выпороть бы тебя! Или рот с мылом помыть! — хватаю ее за руку и встряхиваю, чтобы привести в чувство.
— Сонь?! — раздается из коридора голос Наташи.
Девчонка тяжело дышит и прожигает меня ненавидящим взглядом.
— Ненавижу! — шипит тихо-тихо, чтобы слышал только я.
А потом вдруг дергает рубашку, которая на ней надета. Пуговицы разлетаются во все стороны. Под рубахой нет белья и я тупо пялюсь на оголенную девичью грудь, не зная, как поступить.
По закону подлости в этот самый миг на кухню заходит Наташа.
Соня не теряется.
— Мама, он хотел… Он приставал… — начинает плакать.
Тут-то до меня и доходит, как всё это выглядит со стороны. Я держу девочку за руку. Одежда на ней разорвана. Ее видно голой практически по пояс, так как разорванная рубашка сползла с одного плеча.
Я разжимаю пальцы. Соня опускается на пол, обхватывает колени руками и принимается рыдать.
Я стою столбом и вижу лицо любимой женщины. На нем ужас. У меня внутри тоже.
Но всё не может закончиться так!
— Наташ, дай я расскажу, что произошло, — прошу я, стараясь говорить как можно спокойней.
— Мама! — всхлипывает Соня на полу, — Пусть он уйдет! Пожалуйста…
Наташа замирает. Очевидно, что не знает, как быть.
А потом шепчет:
— Марк, уходи.
Мне это кажется верхом несправедливости. А еще предательством с ее стороны. Она даже не хочет меня выслушать.
Если всё так, то я — не мальчик для битья.
— Наташ, давай ты всё же меня выслушаешь…
Она вдруг кидается к Соне, опускается на пол рядом с ней и обнимает ее.
— Марк, уйди… — произносит еще тише.
Это что моя будущая идеальная жизнь? Где мне не дают даже высказаться?
— Если я уйду, то назад уже не вернусь… — предупреждаю сразу.
Вскидывает на меня глаза. В них растерянность. И боль…
— Я поняла…