— Неужто сделаешь всё, что сказала? — с надеждой спросила она.
— Коли помощники будут, то почему бы и нет?
— А кто тебе надобен?
Дуня объяснила, что ей необходимы леса, чтобы добраться до верхней части стены, а потом показала на великолепную столешницу и начала объяснять, что полки должны быть столь же массивны и солидны, но для них потребуется ковать опору.
— Да, самой тебе это не сделать, — усмехнулась Аграфена. — Думаешь, красиво будет?
— Уверена, — с жаром подтвердила она. — Это будет выглядеть надежно и близко к природе, но даже если в трапезной эти полки не приживутся, то в помещении поменьше они точно будут смотреться по-царски.
— Так уж и по-царски! — рассмеялась Аграфена. — Ну что ж, про мастеров я поняла…
— Бабуля, мне помощницы нужны будут… — тут Дуня осеклась, увидев, как исказилось лицо родственницы. Такое улыбчивое и испещрённое легкими морщинками вдруг сморщилось, а губы задрожали… — Прости, матушка Аграфена, я… — испугалась она.
— Нет! — монахиня закрыла лицо руками и её плечи затряслись в безмолвном плаче.
Остальные тенями юркнули в кухню, а Дуня стояла столбом. Она сделала шаг вперед, намереваясь утешить, но остановилась, опасаясь сделать хуже.
Аграфена была такой уютной, понимающей, доброжелательно-снисходительной… она была бабушкой… бабулей, которой у Дуни никогда не было.
Боярышня беспомощно оглянулась, сглотнула ком в горле и все же решилась подойти и обнять.
— Я больше не буду, — покаялась она, сообразив, что, поддавшись обаянию задела чувства Аграфены. А ведь она ничегошеньки про неё не знает!
Неожиданно Аграфена сама крепко прижала Дуню к себе и в последний раз всхлипнув, тихо зашептала:
— Если наедине ты будешь обращаться ко мне бабушка, то я не против. Но при других ни-ни! Сама же знаешь, что нельзя…
Дуня болванчиком закивала и постаралась вернуть разговор в деловое русло:
— А игуменья Анастасия будет говорить со мной?
— Как же иначе? Она все глазоньки проглядела, тебя дожидаючи! — с иронией ответила Аграфена. — И сейчас, поди, молнии мечет, что я тебя не веду к ней.
Дуня широко отрыла глаза и недоверчиво хмыкнула.
Бабуля подшучивала над ней или над игуменьей?
Но более в трапезной делать было нечего, и они вышли во двор. Там Аграфена поторопила послушниц, разгружающих возок, и повела внучку к настоятельнице.
Дуня вертела головой, пытаясь ничего не упустить и почувствовать дух этого места. Здесь было по-особенному, но в чём заключалась эта особенность, от Дуни ускользало.
Погожий день купал монастырский комплекс в солнечных лучах, преподнося здания в выгодном свете, но не хватало ухоженности. Дуне хотелось стриженной травки, цветочков по краям дорожек и соло из повислых берез.
В идеале бы вымостить дорожки, создать укромные уголки со скамеечками и заросшими диким виноградом перголами. Все эти мелочи создали бы настроение, и мощные стены построек перестали бы подавлять. Наоборот, подарили бы чувство защищенности и комфорта тем, кто живет здесь.
Но тут же Дуня спорила сама с собой, доказывая себе, что попадающие под ноги черепки от посуды, налетевшие из леса и раскисшие прошлогодние листья, конские подарочки, разломанные колеса и прочая валяющаяся по всюду мелочевка показывает, что жизнь здесь кипит!
— Так вот ты какая, — со сдержанной улыбкой произнесла игуменья Анастасия.
— Да, это я, — обрадованно подтвердила боярышня и растерянно приоткрыла рот, торопясь сказать что-нибудь поумнее, но поняла, что это не нужно.
Вторая Дунина родственница внешне была противоположностью Аграфены. Видная и статная. При взгляде на неё приходило только одно слово: царица! В таких случаях не особо важны красота и возраст: женщины, умеющие себя держать и правильно преподносить, надолго оставались вне времени и как бы выше всех. Боярыня Кошкина была той же породы, но дородность понижала эффект царственности, на Дунин взгляд.
— На Милославу похожа, — обронила игуменья Анастасия, — но чувствуется в тебе бурлящая сила Дорониных. Хорошо ли это, покажет время.
Дуня согласно кивнула и даже развела руки, показывая ладошки, признавая спорный момент обладания бурлящей энергией. Сколько раз зарекалась сначала думать, потом делать, а всё как всегда! И ведь любит в тишине подумать, попланировать заранее, а как до дела доходит, то опять двадцать пять.