— Не он, а ты с помощниками. Я для чего тебе рисовала подъемный механизм? — рассвирепела боярышня, потратившая уже уйму времени на разъяснение по работе подъемника.
Федор подвинул к себе листок, посмотрел на поднимающее устройство и неожиданно произнес:
— Боярышня, как хочешь, а нам во двор такая штука нужна. Не оставляй её каменщику!
Дуня зарычала. Вот же музыкант! Каждую нервишку вытянул и потренькал на ней, но сдаваться было нельзя.
— Якиму требуется валуны поднимать, чтобы работать с ними, а нам зачем?
— Если дурачок…
— Рры!
— Ну я и говорю, если Якимка может большие блоки резать, то надо бы нам укрепить усадьбу. Слава богу, в последние годы нас набегами не беспокоили, но долго ли продлится это везение? А с этой штукой — Федор потыкал пальцем в рисунок, — и один управится.
Дуня с удивлением посмотрела на Федора. Вот ведь жук! Сидел, чесал затылок, да бороду мочалил, а сам лучше её все прикинул.
— Думаешь наш дом перестроить? — осторожно спросила она, невольно вспомнив дёргающийся глаз деда, когда она хотела внести новшества в строительство городского дома.
— Дом подождёт, — покачал головой Федор. — Башни следует поставить, а потом и стены по периметру воздвигнуть.
Дуня с недоверием смотрела на Федора.
— Это ж целая крепостица будет?
— Она самая, — серьёзно покивал управляющий.
— Но почему же раньше дед не ставил?
— Так где плинфы столько взять? Если покупать, то какие деньжищи платить! — возмутился он. — А до больших каменных блоков никто не додумался. Не строят у нас так.
— Э-э-э, ну да, не строят… — согласилась Дуня, вспомнив деревянные дома в Москве, а потом встрепенулась: — Погоди, как же не строят? Монахи из каменных блоков поставили соловецкий монастырь!
— А ведь верно, — обрадовался Фёдор и тут же привёл ещё пример: — И во Пскове вроде бы стены из камня?
— А это мы после у нашего гостя спросим, — махнула Дуняша рукой в сторону сада.
Травушка уже вовсю зазеленела, радуя глаз нежным цветом, но листочков на деревьях ещё не было и издалека было видно, что делается в саду.
А там, укутанный шкурами и обложенный подушками, сидел юный Иван Харитоныч, а Машенька поила его горячим противокашлевым отваром. Они о чём-то увлеченно болтали и никого не замечали.
— Говорят наш князь будет Псков воевать? — неуверенно спросил Федор у маленькой боярышни.
— Он миром хочет взять Псков под свою руку.
— Псковичи всегда с Новгородцами заодно были, — вздохнул управляющий.
Дуня тоже вздохнула: князю со своими боярами проявить бы уважение к новгородцам и заинтересовать товарами, но чванство вылезает вперёд умных слов и дел. А иноземцы мягко стелют, да с вежеством расписывают выгоды житья под их рукой, а то, что льстивыми речами прикрывают будущую второсортность горделивых купцов — этоне видно;и что законы по торговле не будут распространяться на представителей чужой веры, умалчивается. Вот и выходит, что иноземцев приятно слушать, а с московскими боярами только лай получается, за которым дела не видно.
А псковичи всегда плечом к плечу вставали с новгородцами. Правда, последние не всегда отвечали тем же, и московская партия не даёт забыть это, раздувая угольки недоверия, но всё перечеркивают случайности вроде той, что произошла с псковским боярином Пучинкиным.
Вот уж кто-то из князей или бояр подгадил! Дед подозревает боярина Челядню, а тот крепко при князе сидит и непонятно чем закончится ситуация с псковичем. Чего они там не поделили?
Дуня посмотрела на Фёдора и развела руками, показывая, что политика не их ума дело.
Раньше она считала себя подкованной в истории своего государства, но именно времена Ивана Третьего остались тёмным пятном. Вот про его внука, получившего прозвище Грозный, много было известно, а что было до него — не популяризировано. Всё в общих чертах, не более. А Дуне хотелось бы знать о судьбах думных бояр, о набегах, о войнах великого князя. Вон Маша как поедает глазами юного псковича, а к добру ли её знакомство с ним? Если Иван Васильевич пойдет с войском ко Пскову, то как тогда быть?
— Боярышня, — позвал Дуняшу Митька.