— Княгиня да к ворожее!
— Что ты, я всё понимаю! Спаси тя бог! — зачастила Наталия. — Коли всё получится, Мария Борисовна отблагодарит тебя, — чуть заискивающе пообещала она.
Дуняша уже не вжималась в угол. Она напряженно застыла, как кошка перед броском.
Как ловко Аграфена обработала Наталью!
Вот вроде бы Полуэктова образованная женщина… кхм, женщины, ведь Мария Борисовна наверняка будет участвовать в этой афере, значит, обе они ввязываются в историю с ворожеей и дают повод для шантажа. Ну не идиотки ли?
Дуня прислушалась и поняла, что тяжёлые шаги Аграфены удалились, а легкие приближаются к ней. Едва только промелькнуло мимо Дуниного отнорка платье Натальи, как она вышла и тихо позвала её.
— Наталия Алексеевна!..
Женская фигурка резко развернулась и словно бы через силу сделала несколько шагов по направлению к Дуне.
«На деревянных ногах!» — подумала девочка, разглядев даже в слабом свете побелевшее от страха лицо женщины.
— Я!
Обе молча смотрели друг на друга.
— Ты…
— Наталия Алексеевна, ты всегда добра была ко мне, — начала Дуня, понимая, что ближняя княгини слишком растеряна и не знает, что делать с ребёнком, подслушавшим важный разговор.
А Дуня пыталась подобрать слова, чтобы ясно и четко показать, что нельзя связываться с Аграфеной. Ведь даже просто сходить к ворожее значило опоганить себя! Это же какой повод для шантажа и готовое объяснение для всех заинтересованных лиц, почему княгиня не может больше родить.
— Дуняша…
— Погоди, Наталия Алексеевна, — оборвала её девочка. — Не знаю, слышала ли ты, как недавно я подобрала на паперти рослого парня, которого обманули местные разбойнички и чуть не подвели под кнут?
Женщина кивнула.
— Они ловко наболтали всякой чуши и смотрели на него честными глазами. Татям не хотелось убивать дурачка, потому что пошел бы слух и люди озлились бы на них за него, так они хитростью подвели его под монастырь.
— Я не понимаю, к чему, — начала говорить Наталия, а Дуню вдруг осенило, что Аграфена не ради шантажа заставляет Наталию встрять в компрометирующую историю!
И никто не будет обвинять Марию Борисовну в порченности и колдовстве.
Старая княгиня не будет мелочиться и устраивать травлю невестки с непредсказуемым концом, не тот человек. Тут не борьба за первенство!
Княгиня-мать оставила главенствующую роль за собой — и молодая княгиня смирилась. Так что не зачем устраивать чёрную пиар-компанию, чтобы понизить статус невестки, а вот убрать… совсем убрать неугодную жену сына…
Дуня поперхнулась от того, до чего додумалась. И тут же в подтверждение всплыло воспоминание из истории. У князя будет вторая жена! Хитрая и расчетливая византийская царевна из Палеологов. И ослепленная злобой и неприязнью старая княгиня сейчас изводит не только неугодную ей жену сына, но и своего внука! Палеолог пойдет на всё, чтобы на трон сели её дети, а не пасынок.
Вот так-то!
Дуня с ужасом посмотрела на Наталию и та, словно угадывая незавидную судьбу своей покровительницы, осевшим голосом велела:
— Говори! Не молчи!
Дуня кивнула, но начала издалека, не имея сил напрямую обвинить старую княгиню в затеянном ею душегубстве:
— Около двухсот лет тому назад был отравлен император латинской империи. Он принял отраву из рук того, кому доверял. Знал ли соратник и друг, что даёт яд своему покровителю, я не знаю. Летописцы пишут, что его смерти хотела жена, а вот соратник всего лишь выслушал историю о том, как она скучает по мужу и просит его угостить вином, в котором есть её слезы.
Наталия охнула и закрыла рот рукой.
— Генрих Праведный! — продолжила девочка. — Его травили дважды. Первый раз ему дал яд брат одного из его королевских лекарей.