— Надо бы поспешать, матушка! — робко обратился возница, подмечая излишнюю живость в глазах игуменьи и румянец вместо привычной бледности.
Она вяло кивнула, и они продолжили путь. Сытые кони бежали быстро, а хорошо утоптанная дорога была ровной и в другое время настоятельница закемарила бы, зарывшись с головой в шкуры, но сейчас не было покоя у неё в душе. Множество мыслей одолевали её и не хотелось из-за сна что-то забыть, упустить, недодумать. Другого шанса поквитаться с Кошкинами может не быть, а значит важна будет каждая мелочь.
— Приехали, матушка! — ворвался в её мысли низкий голос возницы.
Она не стала дожидаться помощи и резво соскочила с саней, удивляя своей живостью бросившихся к ней послушниц. Поднявшись к себе, велела подать перо и бумагу, но встревоженные её видом сестры подали ей горячего морсу. Таисия выпила его с удовольствием, но состояние собранности ушло и она разомлела, а потом ей стало холодно.
— Матушка, тебя трясет всю! Уж не простыла ли ты?
— Не знаю… мерзну я… вели затопить…
— Так затоплено, дышать нечем.
— Ещё затопи, холодно мне!
К утру игуменья впала в забытье, и не приходя в себя, через неделю скончалась.
Монастырская травница сказала, что причиной смерти послужил преклонный возраст, сильное переохлаждение и надрыв сердца из-за тягот.
Дуня не могла поверить, что её счастливый мирок разрушен. Маша очнулась и закрыв лицо руками, сидела, кусая губы. Евпраксия Елизаровна смотрела невидящим взглядом куда-то вдаль. Дуняша оставила сестру и подошла к растерянной Кошкиной. Присев рядом с ней на корточки, наклонилась к её уху и горячо зашептала:
— Не бери в сердце слова, сказанные во гневе. Петр Яковлевич остался жив только твоей материнской молитвой. Сама посчитай, сколько раз он мог умереть, но каждый раз выбирался.
Сломленная злыми словами боярыня повернула голову в сторону девочки, а та чуть отстранилась, но продолжила убежденно тихо говорить, чтобы боярыня сосредоточилась и прислушалась:
— Любой воин может получить рану в бою, но не каждому повезёт попасть к знающему лекарю. А тот человек, что обработал раны Петра Яковлевича, был очень хорошим лекарем.
— Но рука у сына чуть не отсохла, — слабым голосом возразила боярыня.
— Вот и второе везение. Несмотря на дурость иноземца Петр Яковлевич выжил и вдругорядь дождался помощи знающего человека. Ведь Катерина помогла?
Кошкина согласно прикрыла глаза. Лекарка твердо обещала, что руку Петруше она восстановит, и ему уже заметно лучше стало. На щеки боярыни вернулся румянец. Ещё бы, топили в доме хорошо, а на ней сто одёжек!
Через пару мгновений Кошкина обрела былую уверенность, а в глазах её поселилась решимость поквитаться за брошенные ей в лицо страшные слова.
Хозяйка дома тем временем раздала оплеух дворовым девкам, чтобы молчали обо всём и не звали в дом беду, повторяя всякие глупости. Далее Милослава вышла во двор, где с равнодушным видом раздала повседневные указания и с долей удивления посмотрела на не дающих закрыть ворота людей.
— Где ведьма-то? — стали спрашивать её.
— Какая ведьма? Вы что белены объелись?
— Так кричали, что ведьму нашли…
— Знать не знаю, ведать не ведаю! Должно быть лазутчик какой матушку караулил и хулу крикнул? Подобру-поздорову ли она отбыла?
— Да! Токмо никого не благословила!
— Значит дела у неё были. Гришка, закрывай ворота, а то не дай бог к нам чужак злокозненный проберется!
Милослава вернулась в дом и кивком дала понять, что успокоила народ, а дальше уже дело Евпраксии Елизаровны. Её власти хватит направить сплетни в нужное русло. А ей теперь остаётся ждать, чем ответит за нанесенную обиду игуменья.
— Жду завтра дочерей твоих у себя. Пусть вместе с племянницами моими рукодельничают, всё веселее им будет, — произнесла боярыня и Милослава низко поклонилась вместе с девочками.
Доронина понимала, что Кошкина собирается искать сторонников и Маше с Дуней надо будет показать себя. Она боялась думать какие последствия будут после случившейся свары, боялась того, что скажет Еремей Профыч и молилась, чтобы поскорее вернулся домой муж с княжьей службы.
Дуняша долго молчала после ухода Евпраксии Елизаровны, наблюдая за метаниями мамы и поникшей Машей. Ей хотелось признаться, что это она накануне рассказала сестре страшную сказку про ведьму, но её признание никому не поможет.
Дуня думала предостеречь Машу от льстивых слов и лживых улыбок. Слава сестры, как искусницы росла и она многим девушкам стала интересна. Машу стали приглашать в другие боярские дома, но дед редко когда давал разрешение на выход. Машуня расстраивалась, потому что в кремле она не нашла себе подруг, а в доме Кошкиной больше радовались Дуне.