— Славка, погоди! — остановил его Афанасий.
— Чего?
— Не держи обиды… не моя тайна. Я сам всего не знаю, а чуть головы не лишился.
— Вот то-то и оно, что найдут тебя те, кто посылал по твоему следу убийц и доделают чёрное дело, а тайна с тобой умрёт или расскажешь всё своему врагу, когда пытать будут.
— Твоя правда, будут искать. Надо мне в Москву ехать, к князю.
— Коней твоих сохранили. Езжай.
— А это как? — Афанасий показал на ноги.
— Через три седмицы снимать.
— А раньше никак?
— Да хоть сейчас! Только со сломанными ногами ты даже до двери не дойдешь.
Дуня согласно кивнула и мысленно добавила, что боярин замучается её гипс снимать. Там всё так надежно, что она сама не знает, как потом всё это снимет.
— Славка, ты пойми, важная весть у меня! — принялся уговаривать Афанасий. — Мне к князю надо.
— Я в дороге две седмицы вместе с семьей, и ты думаешь, что сейчас разверну всех и скажу, что мы едем обратно? Впервые за десять лет выехал с семьей по важным делам, и для меня ничего важнее этого нет.
— Да погоди ты! Выслушай хотя бы! — воззвал товарищ. — Только никому! — предупредил он. — Крест на том поцелуешь!
— Афоня. Ты дурак? Я тебя с бояричем Волком на пару три дня мою. Твой мешочек с золотым песком мы сразу прибрали. Сейчас принесу его.
Дуня посмотрела на мать и всем своим видом показала, что жуть как интересно. Милослава согласно кивнула, а Маша принялась грызть ногти. Они услышали, как отец вышел, но вскоре вновь послышались шаги, и к Афанасию зашел не только Вячеслав, а ещё Семён. Какое-то время все пыхтели, дальше пошло крестоцелование и уверение, что в случае гибели Афанасия тайну раскроют князю.
И наконец, разговор пошёл по существу. Теперь уже Милослава с Машей тоже прижались к стене, чтобы быть в курсе мужских дел.
— Михайло Носиков из житьих людей Новгорода. Честный муж и зело учёный, — начал рассказ Афанасий. — Я с ним сошёлся, когда передавал грамотки от нашего князя тысяцкому Несину. Слово за слово, и мы подружились с Михайло. Потом на меня оговор был и посадили в поруб. Михайло поддерживал меня, Несин же… дрянь человек. Отвернулся он от князя. Михайло же обещал весточку в Москву послать, что меня в порубе держат.
— Не было вестей. Князь сам посылал человека в Новгород поспрашивать тебя там, но ты как сквозь землю провалился.
— Теперь уж знаю, что Михайловы послания перехватывали, — вздохнул Афанасий. — Он со мной подружился, надеясь через меня найти защиту у нашего князя, да недруги его догадливые оказались. Меня по надуманному оговору задержали, а его в осаду взяли.
— Ничего не понимаю.
— А вот причина всему, — Афанасий потряс мешочком. — Всё из-за него, проклятого! Нет больше Михайло, его жёнки и детишек, как и всех его людей. Ночью всех порезали, а когда опомнились, что не с кого тайну спрашивать, было поздно.
Вячеслав посмотрел на мешочек, а его товарищ продолжил рассказ:
— Михайло кого-то подкупил и тайком вывел меня из узилища. Ему надо было, ещё когда я в порубе сидел, всё мне рассказать и из города выпроводить, раз уж получилось освободить. А он меня в дом привёл и только там поведал, зачем дружбу со мной свёл и что я должен был передать князю. Но пока мы с ним говорили, гнилой человишка из его окружения доложил о нас его недругам. Той же ночью на двор напали лихие люди. Я выжил потому, что Михайло думал на рассвете вывезти меня из города, а пока спрятал в укрытии возле псовой будки.
Вячеслав с Семёном слушали внимательно и хмурились, а Афанасий продолжил рассказывать:
— Тати были наняты, и убив всех, принялись грабить. Предатель же ругался на них, что всех убили. Я видел, как он метался по двору, рвя бороду. По всему выходило, что ему поручено было тайну вызнать, а не с кого стало спрашивать.
Афанасий устало прикрыл глаза, но с завидным упорством продолжил говорить:
— А потом гнида догадался, что я где-то прячусь, и двор начали обыскивать. Вот тогда я с боем прорвался к конюшне и бежать. Слышал, как паскуда орал, что меня обязательно живым надо брать. Неделю меня гнали, как зайца. Я понял, что не уйти, решил спрятаться на дороге, пропустить их вперед и сзади напасть, но оплошал. Выследили. Бились. Одного я сразу… второго ранил, а третий меня спешил… и всё же правда на моей стороне, и я здесь, а тати зверьё кормят.
Афанасий был ещё слаб и речь постепенно становилась всё менее связной.
Вячеслав понял, что друг заговаривается и повторяет свои беды.