Дед тут же согласно закивал, показывая, что солидарен с князем. Уж ему ли не знать, какая прорва денег уходит на содержание войск, а поступлений мало, иначе бы князь не хватался за продажу перьев для письма. Князь даже поспорил с церковью насчёт приоритетного права на продажу, поставив перья в ряд с осетровым клеем, поташом, ревенем и соболиными мехами. Но загвоздка была в том, что изготовление перьев можно повторить, и только секретное преимущество в их производстве позволит получать доходы не один год.
Тут у Еремея защемило сердце. Такие деньжищи проплыли мимо его семьи! Оно, может, и к лучшему, поскольку у него не хватило бы сил развернуть дело и торговлю, но ведь жаль! И тут раздался возмущенный вопль внучки:
— Так я предлагаю покрытие для дорог на века! Это ж какая экономия получается?
— Может, и так, — миролюбиво согласился князь, но тут же с долей сожаления, совершенно неискреннего, поделился своими проблемами: — У меня впереди стройка намечается и брусчатка мне сейчас не нужна.
«Вот ведь сквалыга…» — мысленно возмутилась Дуня, но сдаваться не стала. Князь смотрел на неё с любопытством и явно ждал, что она ответит. Ему было забавно и интересно.
— Можешь не брать брусчатку, — обиженно ответила она и увидела, что Иван Васильевич выгнул красивую дугообразную бровь. — А просто наградить за вклад в развитие торговых отношений.
Он хмыкнул, но прежде чем его дьяк отвесил внучке подзатыльник, а он уже собирался, ответил:
— Не привык я деньгами разбрасываться.
«А то не видно!» — невольно поддакнула мысленно Дуня, а вслух с видом всё сделавшей для соглашения и не получившей ни шага навстречу, обиженно протянула:
— Ну, тогда я не знаю, — Дуня в этот раз не только развела руками, но ещё и возмущенно сложила их на груди. Дед тихо зашипел что-то по-гадючьи, но Дуня этого языка не понимала и протестующе вздёрнула подбородок.
Князя же, похоже, забавляло увиденное. Особенно его впечатлил вид побагровевшего дьяка. А люди говорили, что его ничем не проймёшь!
— Еремей хвастал, что ты лепые картинки пишешь? — неожиданно перескочил на другую тему Иван Васильевич. — Правда ли это?
Дуня кивнула, но спохватившись, ответила, как положено:
— Да.
— А боярыне Кошкиной всю нашу Москву на стене изобразила?
— Точно так, — чуточку настороженно подтвердила и этот факт.
— А мой Кремль можешь написать?
— Э, таким какой есть? Это непросто… тут всё вразброс, — задумалась Дуня. — А ты, княже, что же, хочешь на память себе прежний вид Кремля оставить?
— Не понял?
— Ну, ты же говоришь, что Кремль по-новому застраиваться будет, вот я и подумала, что хочешь на бумаге запечатлеть все имеющиеся на сегодняшний день избы во дворе.
— Ишь ты, действительно думаешь ты как-то иначе. Но нет, мне недосуг мается ерундой, которая не представляет для меня ценности. Я хочу, чтобы ты нарисовала мне Кремль таким, каким он может быть. Как Москву на стене Кошкиной изобразила.
— Ах, это? Так я запрост… — Дуня закрыла себе рот руками и приняв задумчивый вид, важно протянула: — Да, по сложности как раз на двести рублей потянет. Это же не один рисунок, а много…
Князь засмеялся и подавшись вперед, повелел:
— Беру у тебя брусчатку на двести рублей и твои росписи в придачу. Если они мне понравятся, а мой архитектор признает их годными, то получишь за них два рубля.
— Да как же так! Это же грабе… — дед всё-таки пнул её, и Дуня вмиг переориентировалась: — Двадцать рублей за мои рисунки! Я всё же боярышня, а не мастеровой, каких тысячи в округе.
— Хорошо, двадцать. И не затягивай!
Доронины поклонились и уже собрались уходить, как князь вспомнил:
— Дуня, ты забегай… поиграть с Ванюшей. Да и Марьюшка о тебе спрашивала.
Дуня просияла и с поклоном ответила:
— Спасибо за приглашение, забегу, поиграю, проведаю.