Читать книгу «Мятежный ангел» онлайн.
— Но вам не придется платить за этот холст ни единого евро!
Он знает господина Жабу и знал покойную Анастасию. Пусть я пьян, но все равно готов провалиться под землю.
— Так что картина — ваша, а от меня вам mozzarella buffala all'olio и кьянти 1997 года, лучший урожай десятилетия!
Сегодня сложно судить, насколько я был тогда глуп и бестактен. Так или иначе, неловкость и стыд тонут в очередном бокале кьянти. Остаток вечера сохранился в моей памяти подобным фильму на испорченной 35-миллиметровой пленке. Администратор Андреа утешает меня:
— Завтра картину понесу я! Не переживай!..
— Да не нужно, спасибо! Я пьян и слегка несчастен.
— Доверь картину мне вместе со своей бедой!
Меня выводят из ресторана, подхватив с двух сторон под мышки, пальцы ног волочатся по асфальту. Администратор, уложив меня на кровать, вешает картину.
И снится мне город — как на ладони вижу Петра Апостола Спелеолога, он готовится к новому выступлению в Лионе. В шатре на сцене, которую возвели на рыночной площади, маэстро потягивается, разминает пальцы, ассистент подает ему фрак; я возникаю непонятно откуда и перехватываю фрак у ассистента, Петер строго смотрит на меня:
— Верни ему фрак, не срывай представление!
— Что ты, Петер, прости.
— Никаких извинений — выйди-ка из шатра!
Собирается толпа, со всех сторон наплывает гомон и гул голосов. В смущении я смотрю на Петера из толпы, но улыбка возвращается, когда в опустившейся тишине выходит маэстро; я начинаю аплодировать и смеюсь, он останавливается и смотрит на меня с каната:
— Не отвлекай!
Сердце колотится и будит меня в три часа ночи. Всё, решение принято: сожгу картину! Будь что будет. Проделаю это в ванной. Идеальное преступление, как говорится. Если преступник кого-то убил, а тело не обнаружено, то и преступления не было.
Покупаю у портье спички и возвращаюсь в номер. Беру в ванной полиэтиленовые шапочки для душа, засовываю их в круглые детекторы дыма на потолке, мажу обувным кремом раму и чиркаю спичкой. Рама воспламеняется. Несу картину в ванную и, затворив дверь, возвращаюсь в комнату.
Жду. Огонь разгорелся не сразу, дым просочился только минут через двадцать. Закуриваю сигару, хочется увидеть настоящее пламя — дыма, который уже заполнил почти всю комнату, мне недостаточно. Проходит совсем немного времени, и раздается сигнал пожарной тревоги, в коридоре хлопают двери, доносится топот. Однако странно, сирена звучит где-то в другом крыле отеля, в моем номере детекторы заткнуты. Заглядываю в ванную и вижу невероятное: горит все, кроме полотна госпожи Анастасии! Огонь перекинулся с рамы на полотенца, полыхает туалетная бумага, плавится ободок светильника, бумажные салфетки сгорели почти дотла, тает крышка унитаза… На миг замираю: как вышло, что огонь не охватил картину? В раскаянии хватаюсь за раму и, обжигая пальцы, выдираю из нее холст, включаю душ и поливаю все, что поджег. Масло на полотне госпожи Анастасии невредимо. Высовываю голову в коридор, начинает завывать еще одна сирена, как в нацистском лагере, комната вся в дыму. Выбегаю из номера. Вой сирен повсюду. Паника, люди натыкаются друг на друга, кто-то кричит «Пожар!», я мчусь по коридору, затем бросаюсь обратно в номер. Скатываю картину и снова выбегаю со слезящимися от дыма глазами.
— Что случилось? — спрашиваю первую скрипку.
— Какой-то идиот прожег утюгом занавеску, горит целое крыло. Что с картиной?
— Ничего, все в порядке.
— А где рама?
— Не знаю, мне больше нравится так.
На первый этаж сбегались взбудораженные люди, и лишь на следующий день в автобусе я узнал, что детекторы дыма сработали сразу в двух номерах: в одном веселились музыканты, курили и выпивали в компании девиц, в другом какая-то женщина гладила белье и забыла выключить утюг, от которого вспыхнула занавеска. И только из моего номера сигнал не поступил.
В очередном городе, куда мы приехали, мне не спится, уже глубокая ночь; названия города я не знаю, да и знать не хочу. С реки поднимается туман: простыни, одеяла, полотенца, вся комната пропитана влагой. Едва сомкнув глаза, слышу шепот и, приоткрыв глаз, вижу на балконе два силуэта. Закрываю глаз, вслушиваюсь в бормотание, сквозь приоткрытую дверь прилетает легкий ветерок и колышет занавеску, а потом от толчка ботинка дверь распахивается. Сердце включает четвертую передачу, но зверь внутри меня спокоен. Пусть меня ограбят, и я погонюсь за ними, буду преследовать, как Кутузов отступавшего Наполеона. Они роются в моих вещах, шарят по комнате лучом фонарика и не видят меня, укрытого одеялом. Переговариваются шепотом.
«Un bellissimo picture di Zingari!»[19]
«Grande qualità»[20].
Я тебе покажу «grande qualità», думаю я! Они забирают мой телефон, сумку, картину и опять выходят на балкон. Замерев, я наблюдаю за ними. Перелезая через перила балкона четвертого этажа, вор передает полотно напарнику, который уже спустился этажом ниже; я натягиваю брюки, обуваюсь и мчусь вниз по лестнице. Пробежав мимо службы портье, останавливаюсь возле вереницы деревьев на противоположной стороне улицы. Приседаю на корточки за припаркованной «лянчией» и жду. Шагов пока не слышно, те двое еще лезут вниз по балконам. Я намерен проследить, в какую сторону направятся воры. Они идут прямо на меня! Бросив украденное на заднее сиденье, садятся в машину. Я подползаю к багажнику, открываю его и, словно бесплотная тень, ныряю в его темноту. Машина трогается и, проехав немного, тормозит. Воры выходят отлить. Сильные, долгие струи. Молодые преступники смотрят на солнце, восходящее над рекой со стороны леса. Думаю: вот удачный момент, вылезаю из багажника, осторожно открываю заднюю дверь и достаю картину. Вор, что стоит ближе к машине, видит, как я удираю, и пускается вдогонку. Бежит за мной и орет:
— Держи вора!
По пустынной улице, что спускается вдоль реки, отдается топот бегущих людей. Второй вор, более прыткий, почти настигает меня и дергает картину из рук.
— Не отдам, она моя, отпусти!
[19] Прекрасное изображение цыган (итал.).
[20] Великолепное качество (итал.).