И тут вдруг появилась крышка от кастрюли… то есть мой спутник.
— Какая кастрюля? Твой новый персонаж? — спрашивает Петер.
— Да это не важно. А впрочем, важно. Крышка, которую я запустил в космос аж в шестьдесят седьмом году.
— И с какого же космодрома ты ее запустил? НАСА или «Роскосмос»?
— Мы ведь договаривались, что ты не станешь перебивать?
— Верно, но ты внезапно вводишь новый мотив!
— Именно, крышка живет себе в небе, как маленький спутник, временами навещает меня, дает наставления, диктует, что правильно, а что нет, шутит, иногда досаждает, выступая в роли совести. И штука в том, что вижу ее только я.
— Ну ты загнул!
— Ну да, немножко!
— Да иди ты в жопу!
И вот что рассказал я Петеру…
Откровенно говоря, господин Жаба очень старался быть любезным; он сказал мне:
— «Время цыган» перекроило мою жизнь!
— Приятно слышать.
— И не только мою… но и жизнь моей жены!
— Тем более приятно.
— Она умерла, и это ее последнее творение.
— Сочувствую, но хорошо, что после вашей жены осталась эта картина!
— После нее осталась сотня картин!
— Мне и в самом деле жаль!
— Жаль, что она оставила столько картин?
— Нет-нет, дело не в этом, будь на то Божья воля, так она создала бы еще сто картин… да какие там сто, еще двести…
Он подошел ко мне еще ближе и протянул руку. Пожатие его влажной ладони говорило о том, каким волнением переполнено его сердце.
— Завершив эту картину, она тотчас умерла. Анастасия любила вас сильнее, чем меня!
— Нехорошо это!
— Отчего ж нехорошо?
— Да так… чисто по-человечески… пожалуй, на вашем месте… я не был бы уверен в этом на все сто…
— Да, я ревнив… но сейчас понимаю, что это не имеет значения! Я ведь красивее тебя, ха-ха!
— Не так уж это трудно — выглядеть лучше меня…
— Не скромничай! По крайней мере, ты не урод! И как раз тебя-то она любила сильнее, чем меня.