Читать книгу «Мятежный ангел» онлайн.

— Он частенько приходил, спрашивал о тебе, а я сказала: ну что ты меня пытаешь, приедет — дам знать!

Она понимала, что немногим дано умение не показывать свои чувства и притворяться глупо. Ей едва удавалось скрывать свою радость оттого, что ее надежды оправдались и он вернулся.

Петеру не хотелось спрашивать, почему сменилось название кафе, ему было достаточно того, что их чувства сплелись, точно прутики той метлы, за которую схватился зубами лохматый пес с волчьей головой, увязший в свежем асфальте на тротуаре Кордовы.

Из двух братьев остался только один, нечто обыденное для сербской истории. В какой-то книге Петер прочел, что во время Первого сербского восстания против турок многие неудачи сербов произошли из-за междоусобиц. Иные из воевод, задетые претензиями высших чинов или рассерженные спором, оставляли поле боя и исчезали в неизвестном направлении. По этой причине, а также в силу иных досадных нюансов Первое сербское восстание погасло, так и не успев разгореться.

— Если кафе поменяло название — наверное, и меню теперь другое?

— Конечно!

— Ладно, тогда — вареное яйцо. Я уже поел в Вишеграде.

— Издеваешься?

— Вот еще! — ответил Петер.

Спустя десять минут на крошечном детском велосипеде без педалей, отталкиваясь то одной, то другой ногой от растрескавшегося асфальта, приехал писатель-самоучка, он же шофер-дальнобойщик. Разговаривая, он задыхался, мало того — сипели под его весом и шины велосипеда.

Он выложил на стол четыре с половиной листа машинописного текста.

— Не знаю, уж насколько я здоров. Ума не хватило растянуть это на пять!

— Пять чего?

— Страниц.

Пожав руку коллеге-самоучке, Петер принялся читать. Толстяк напряженно провожал взглядом каждую переворачиваемую страницу — с трепетом, подобным тому, который испытываешь во сне и через тридцать лет после проваленной переэкзаменовки по математике. Петер вздохнул.

— Так я здоров? — допытывался толстяк.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ты ведь сам сказал, что писать полезно для здоровья.

— Пользу приносит только сам процесс, а результат может быть болезненным! Почему твои герои не смотрят на небо? В сербской поэзии звезды говорят!

— У нас говорят даже горы!

— Тем более! Смотришь ли ты на камни, идя по дороге?

— Нет.

— Так смотри же! Примечай, кружит ли в воздухе мошкара, дует ли ветер, есть ли вокруг люди, как они глядят, бегают ли кошки… Не забывай: чтобы писать, нужна упрямая голова и чуткое сердце!

Толстяк ушел, благодарный за внимание, хотя снова ничего не понял. Петеру не терпелось дождаться, когда же, наконец, кафе закроется. Посетителей не было, и только хозяин «Брата» сидел на своем месте за стойкой среди вороха бумаг, перебирая которые он, наверное, пытался понять, как вылезти из долгов. Петер писал что-то на листе, одновременно задаваясь вопросом, что он будет делать после закрытия кафе. Доверится Видовданке? Пусть она примет на себя роль проводника сквозь ночной мрак к самому рассвету. Погрузившись в свои мысли, он смотрел в окно. Думал о невзгодах, которые и так никого не обходят стороной, но здесь, у сербов, обычно сопровождаются еще и погодными переменами. Здесь История и беда, сговорившись, действуют сообща, следуя одному и тому же принципу. После военных бурь, частых на этой земле, люди теряют весь свой скарб. Жизнь выметает человека, словно метла, и в нем, если он выжил, как и в народе в целом, пробуждаются все атомы; эти мелкие частицы укрупняются, и кажется, будто Сила вдыхает в него новую жизнь.

В исступленных поисках выхода каждый человек — и народ в целом — приходит к точке осознания. В войне — а здесь, как правило, сербы побеждают, хотя на них никогда не ставили, — и поодиночке они триумфально шествуют по тонкому канату, на котором борются жизнь и смерть; поэты, математики, писатели, теннисисты, баскетболисты. Не стоит накликать беду, однако, совладав с ней, крепчаешь.

Размышления о невзгодах прервал голос Марии.

— Женщина-левша готова!

— Готова к чему? — прикинулся простодушным Петер и направился к выходу вслед за Марией.

Каждый раз, когда он прибавлял шагу, пытаясь догнать Видовданку, она ускользала от него. Пуститься рысью было бы смешно. Ему вспомнились марокканцы в Шавиле: на прогулке мужчины обычно шли на два-три шага впереди женщин. Мария дала ему понять, что здесь темп задает женщина; она шла пятью шагами впереди, то и дело оборачивалась и улыбалась. Когда Петер бросил попытки нагнать ее, поняв, что его старания тщетны, он решил пустить в дело писательскую хитрость и переключить внимание с ходьбы на диалог. Остановившись, он сказал:

— А ты ведь не Мария.