Завопила снова. Отчаянно. Громко. Я издала истошный вопль.
— Лучше тебе не жить на этом свете, — выдавила я, — умрешь так же, как умерла я.
Тут настал выход Эда. Он поджог этот маленький дом. Огонь разгорался с бешенной скоростью, а я встала напротив выхода, мешая пройти. Теперь в игру вступала наука. Мои руки были обмазаны специальным спиртовым раствором, благодаря которому огонь мог гореть и не обжигать мою кожу. Так что началось. Я поднесла горящие руки к старосте, мужчина испуганно заморгал. Я слышала, как колотится его отчаянное сердце.
— Я сгорела заживо, — сказала я, — и ты сгоришь.
Староста заорал, видя, как огонь окутывает мои руки, но не обжигает. Конечно, откуда простому деревенскому старосте знать про такие химические фокусы.
— Уйди, уйди, ведьма! — кричала брюнетка, прижимаясь к двери, — уходи!
— Ведьма? — я рассмеялась громко и пугающе.
Ах, как я была страшна в тот момент. Пока Эд снова шумел позади дома, я сажей перемазала лицо и платье, с одной стороны, маскируя свою внешность, а с другой— прибавляя образу больше пугающего и магического.
— Ты притворялась мной, — сказала я брюнетке, — думаешь, мы похожи? — снова рассмеялась, — я умерла с обожженным лицом. Если хочешь, чтобы мы стали похожи, так тому и быть!
Эд пустил больше дыма в окна. А потом жутко загремел. Я и сама вздрогнула, но потом скрывая свой испуг, снова рассмеялась.
— Ты мой огонь, в ночи бессонной, мой воздух и моя любовь, — кричала я, — я нашей встречи жду покорно, мы будем вместе, как прольется кровь.
— Это же мои стихи! — ахнула брюнетка.
— Ты мой огонь. Огонь… Сынок, она на самом деле называла тебя огнем, как иронично… как иронично, — я подошла ближе. И Эд пустил пламя за моей спиной, перекрывая выход.
— Ты написала стихи про убийство, потом, притворившись мной, убила человека и обвинила в своем злодеянии невиновную женщину, мать, — сказала я, — такие люди не должны жить. Поэтому я заберу вас. Заберу для того, чтобы спасти еще хоть что — то, что осталось от ваших душ. Заберу до того, как вы окончательно превратились в чудовищ!
Эд запустил в комнату больше дыма. Я успела задержать дыхание, а остальные не успели. Староста и его любовница закашляли.
— Прости! — кашляли они, — помилуй, помилуй, мама.
— Как ты смеешь звать меня мамой после всего! — разозлилась я.
— Мама, не надо, не забирай меня. Ты пела мне колыбельные в детстве, ты играла со мной, — староста подошел ближе, он молил о пощаде.
Но я оставалась холодна. Сейчас, стоя над старостой и его подружкой, в дыму, в огне, я ощутила невероятную силу. Любое волнение ушло, меня окутало спокойствие и уверенность. Ты прав, Эд, я актриса.
— Этот ребенок был мне сыном, — сказала я старосте, — этот ребенок мог стать хорошим человеком, а ты уже не сможешь. В твоей душе живет слишком много желчи. Таким нельзя жить. Нельзя.
Тут Эд снова загремел и снова пустил дым.
— Мы во всем сознаемся! — заверил староста, — во всем!
Я наигранно задумалась. Сквозь огонь подошла ближе, наклонила голову.
— Казнь завтра на рассвете, — сказала я спокойно, — если ты не успеешь, то я приду за тобой завтра в полночь. За вами обоими. Тогда вы сгорите заживо. Ваша кожа будет медленно слезать с черепов, глаза вытекут, кости превратятся в угли. Будет стоять смрад на всю деревню. Успей до рассвета, если хочешь жить.
Эд снова пустил дым. На этот раз очень сильно, так что дым заполонил всю комнату, а я успела выйти незамеченной. Только я ступила за порог, как ноги подогнулись. К счастью, меня поймал довольный Эд.
— Ты великолепна, — сказал он мне, отводя за горящий дом.
Огонь разрастался, и вскоре из дома выскочили кричащие староста и его подружка. Они ругались друг на друга, обвиняли в убийстве. И так же продолжая ругань, они помчали в город. Дом догорал. Вокруг оранжевое пламя. И в этом пламени Эд и я. Сердце колотилось, как безумное. Я не верила в произошедшее, не верила, что могла пойти на такое, не верила, что могла так сыграть. Меня трясло.
— Ты умница, — сказал Эд, прижимая меня к груди, — ты умница.
— Они сознаются?
— Куда ж денутся.