Однажды я спросила у моей милой служанки Илинны:
— Как думаешь, есть на земле что — то, что нельзя простить.
Она подумала, а потом тихо сказала:
— Если любишь человека, ты просишь ему все.
— А предательство?
— Да. Даже предательство.
Но сейчас, сидя на полу собственного шатра и обнимая колени, я думала, что не способна простить предательство. А то, что сделал Эд было именно предательством в его худшем значении. Он предал мои ожидания. Предал мои чувства. Предал мою верность и веру в него. Я закрыла глаза и тихонько загудела. Вчера я была подавлена, а сегодня уже зла. По крайней мере злее, чем вчера. Намного злее.
— Я надумала говорить! — крикнула я.
Нет, Эд не стал заходить ко мне в шатер. Он дернул за цепь, заставляя выйти меня. Негодяй. Предатель. У меня была ночь на то, чтобы все обдумать. И я обдумала. Плакать имеет смысл лишь, когда тебя есть кому пожалеть, а если нет, то и нечего лить слезы.
— Может, сам войдешь? — крикнула я, — или тебе нравится звенеть цепями, чтобы почувствовать больше власти.
— Выходи — выходи, дорогая пленница.
И мне пришлось выйти наружу.
— Интересно, какие же у тебя проблемы, — сказала я, — что же с тобой такого, что тебе бедному приходится самоутверждаться за счет издевательств над хрупкой девушкой? Тебя часто били в детстве?
Эд оскалился, а я так и не поняла, смогла ли его задеть или нет. Вздохнула.
— Ты готова сказать правду? — спросил Эд.
— А если скажу, ты меня отпустишь?
— Если эта правда мне понравится.
Я усмехнулась.
— И часто правда тебе нравится?
— Говори, — и Эд зазвенел цепями.
Меня снова передернуло. Я зажмурилась.
— Говори, — повторил он.
— Ладно! — не выдержала я, — ладно, я скажу.
— Хорошо. Давай.
— Но мне нужны гарантии. Хотя бы, что ты меня покормишь сегодня нормальной едой.
— Я принесу тебе похлебку.
— И не смей в нее плевать!
— Ты за кого меня принимаешь?
— За негодяя, а разве я не права?
Эд снова дернул за цепи.