— Этого мало, — напомнила я.
— Теперь слушай внимательно, — продолжал Звездочет, — ты уйдешь из этих земель и никогда больше не вернешься. Ты забудешь и принцессу Македонию, и меня, и себя. Ты будешь скитаться по свету, и никогда не приблизишься ко мне.
Мне стало больно. Забудет? Снова все забудет? Нет…
— Дай нам попрощаться, — прошептала я.
Звездочет осмотрелся, ухмыльнулся.
— Сделай свадебный подарок своей невесте.
— Свадебный подарок? Ну пускай. Запомни, какой я добрый. Иди.
Я опустила шпильку, подошла к Эду. Он все еще не шевелился, просто смотрел.
— Прости, — прошептала я, гладя его по щекам, — прости, что обижала тебя, прости, что ругала и приказывала… Ты должен знать, я люблю тебя. Не только того старого Эда, но и тебя.
И я коснулась его губ. Слезы не текли, но сердце разрывалось.
— Ты можешь забыть все, что угодно, только не забывай мою любовь.
Я отошла назад, к аплодирующему Звездочету. Негодяй веселился.
— А теперь забудь все, парень, — сказал Звездочет, — и скитайся по свету прямо до самой смерти.
Звездочет повернулся на меня, взял за руки:
— Ничего личного, Македония. Просто мы с тобой подходим друг другу.
— Потому что ты старый, а я молодая?
— Потому что ты сильная и обманщица, — сказал Звездочет, убирая мои волосы за уши. Стало мерзко, — мы поладим, — потом повернулся на рыцарей, — этого ударьте по голове.
И его ударили, я вскрикнула.
— Ты обещал! Ты даже загипнотизировал Эда!
— Он очнется, — сказал Звездочет, — это, чтобы он сейчас нам не мешался.
И мы уехали. В тот момент во мне умерла надежда. В тот момент я задыхалась. Прощай, счастье. Прощайте, мои друзья. Прощай, Эд. Надеюсь, в той новой жизни, ты сможешь снова улыбаться.
Глава 33. Однажды пройдет годы
— Однажды пройдут годы, и ты забудешь обо всем.
Меня причесывала мама. Моя королева мать. Сердце болело. На душе осталась лишь пустота. Снова во дворце. Снова в своей комнате. Только сейчас рядом не было многочисленных слуг, здесь находилась только женщина, что старалась из строгой королевы-матери стать мне просто мамой.
— Главное ты жива, Македония, а все остальное — пустяки.
— Жива? Ты уверенна?
— Ты сидишь напротив. Ты дышишь! Это и называется жизнь.
Я посмотрела на мать. В ее выразительные красивые глаза. Мама была похожа на меня. Темненькая, стройная, красивая, но сейчас мы стали еще больше похожи. На моем лице появилось то же выражение тоски, что было и на лице матери.
— Я волновалась! Не знала, что и думать о твоем побеге! — приговаривала мама, расчесывая мои волосы.
— А я волновалась за тебя, но Илинна сказала, ты жива-здорово, заперлась в комнате, никого не хочешь видеть.