— Три попытки.
Эд закончил писать, передал лист старику. Мне так и не удалось подсмотреть.
— А теперь твоя очередь, девушка, — сказал Старик с улыбкой.
— Так она же не умеет писать! — напомнил Эд.
Я понимала, что он хочет, как лучше, но все равно становилось обидно. Человек с лицом и интонациями моего Эда делал и говорил то, что мой Эд никогда в жизни бы не сделал и не сказал.
— Девушке и не придется ничего ни читать, ни писать. Только угадать то слово, которое написал ты.
— Мы что должны мысли друг друга читать? — закипела я.
— Да, — ответил хитрец-старик, — это несложно. Давай, три попытки.
Я сосредоточилась. Посмотрела Эду в глаза. Знала, что он не может подсказать, даже шепнуть подсказку не может. Старик за всем следит, все слышит. А я все смотрела ему в глаза и думала-думала-думала. Кого же он считает самой красивой женщиной? Кого считает самой красивой женщиной семнадцатилетний мальчишка? Какую-нибудь заграничную принцессу, чьи портреты развешены по дому? Да кто угодно там мог бы быть! А, может, он написал мое имя? Нет-нет, так бы поступил мой Эд, прежний Эд. Я глубоко вдохнула. Зажмурилась.
— Ну же, кто самая красивая на свете? — поторопил старик.
Пожалуйста, Эд, пусть в тебе окажется хоть что-то от другого тебя. Пожалуйста, пусть сработает.
— Мама, — выдохнула я.
— Это твой ответ?
— Да, мой ответ: мама.
Эд ухмыльнулся. И что это значило? Он доволен или издевается? Хотелось его ударить. Как же хотелось его ударить!
— Правильно, — ответил старик, — один-ноль, в вашу пользу. Теперь задача усложнится.
И он передал лист мне.
Глава 13. Нарисуй свободу
— Донна не умеет писать! — повторил Эд.
Что за глупости? Я и сама не понимала, почему он так решил. Деревенщиной он меня считает из-за того, что я хожу в деревенском платье, заплетаю волосы в две косы, и не привередничаю, когда дают грибной суп. А всех жителей деревни, видимо, Эд считал безграмотными. Вот он удивится, когда узнает, что я принцесса. Если узнает.
— Рисовать-то она умеет? — захихикал старик и положил лист бумаги передо мной.
Он чуть ослабил ковер-ловушку, так, чтобы я смогла высунуть руку.
— Нарисуй свободу.
Я подняла на него недовольный взгляд.
— Как можно нарисовать свободу?
— Как чувствуешь!
Я застыла над листком. Нарисовать свободу?! Свобода — это ведь на самом деле нечто, что нельзя изобразить, лишь ощутить. И все же моя рука начала рисовать.
— Так-так, посмотрим, — старик забрал мой рисунок, улыбнулся, — не ожидал от тебя, девушка, не ожидал.
— Что там? — завертелся Эд.
— Тебе и надо угадать. Что нарисовала твоя спутница?