— Ты понимаешь абсурд ситуации? — спросил он, — мы едем к какому-то таинственному леснику за какими-то особенными семенами, из которых вырастет растение с плодами. И не простыми плодами, а плодами, которые будут шуметь и сотрясать землю, и создадут иллюзию землетрясения, чтобы напугать горожан до полусмерти и снять гипноз. И все это придумал Медведь, пока сидел в медвежьей шкуре. Почему мы должны делать, как он придумал?
— Потому что ты не придумал ничего лучше.
Эд насупился, пришпорил коня.
— И как я мог в тебя влюбиться, — приговаривал он, — ошибка какая-то, точно ошибка.
Он снова обернулся на меня.
— Еще и брюнетка. Не люблю брюнеток.
Вот так новость! Он просто не знал, как меня еще оскорбить!
— Не люблю брюнеток, не люблю, — все приговаривал Эд.
— На себя посмотри, — ухмыльнулась я.
Эд нахмурился, поскакали быстрее.
— Этого я тоже не понимаю. Зачем волосы покрасил. По любому, это чужая идея. Какой-нибудь девчонки.
Наверное, это была идея Аники. Я вздохнула. Что с моей подругой, я не знала. Так же, как не знала, что с Великаном. Ничего, расколдуем город и все наладится. Расколдуем и спасем наших друзей.
— Как шут теперь хожу, — возмущался Эд, — надо отрезать эту крашенную часть, и нормально будет.
Я усмехнулась. Это он еще не видел себя с лохматой черной бородой, такого удара он бы не перенес.
— Хоть на себя буду похож, — продолжал Эд, — что думаешь?
Еще и совет спрашивает? Я посмотрела на его длинные темные кудряшки. Кудряшки Эда, в которого я влюбилась. Кудряшки моего Эда. Да, светлые корни отрастали. Да, уже стало заметно, что волосы крашены. Но я не хотела, чтобы этот семнадцатилетний мальчишка, поселившийся в теле Эда что-то менял.
— Делай, что хочешь, — бросила я.
— Какая ты странная, сначала говоришь, что мы женаты с тобой, а потом начинаешь вести себя так, словно тебе все равно на меня.
— Август, — выдохнула я, — может, мы просто молча будем скакать?
— И разговаривать со мной не хочешь.
Я снова вздохнула. О чем с ним можно разговаривать? Он либо возмущается, либо осуждает кого-нибудь, либо говорит о том, как сильно ненавидит своего отца, как сильно ненавидит Медведя, как сильно ненавидит меня. Уж лучше молчать, чтобы окончательно не портить впечатление о семнадцатилетнем Эде.
— Извини, — неожиданно сказал он.
Я опешила. Извиняется? С чего бы!
— И за что просишь прощение?
— Я попросил, разве этого мало?!
— Ты наговорил мне много гадостей, уточняю, за что именно извиняешься.
Эд закипал. Он ускорил лошадь, и замолчал. Оно и к лучшему. Будем молчать. Я почувствовала, что слезятся глаза. Какое странное ощущение. Эд вроде живой, он вроде рядом, и я ему вроде как даже нравлюсь в самом извращенном понимании этого слова. Вот только он мне уже не нравится. Необычно. Я точно знала, что люблю его. Люблю всей душой. Но вместе с тем, он мне не нравился. Я ненавидела себя, ненавидела его, ненавидела несправедливый мир.
— Как мы с тобой познакомились? — спросил Эд, — не представляю условия, при которых ты могла бы мне понравиться?
Рассказывать совсем не хотелось. Уж точно не после такого дурацкого тона. Я откашлялась, придвинулась к уху Эда и крикнула ему на это ухо.
— Не люблю, когда меня оскорбляют!