Так он и попал под экзекуцию.
Меж тем Юки снова извинилась перед нами за нацизм своего брата и объяснила, что всё это оттого, что в их семье не было больше отца… Вернее он был, раньше, но потом ушёл от них к какому-то иностранцу, гайдзину, и переехал в другую страну… Удивительная история. Я переспросил:
— Инстран…цу?
— Да… Высокому блондину… Оказывается, папа любит и мужчин тоже, — неловко ответила девочка. Сироганэ побледнел.
— …С кем не бывает.
Под напором своей сестрёнки Сироганэ обещал, что пойдёт извиняться перед семьёй Лю, и, если надо, на коленях просить прощения. И пусть они сами решают, что с ним делать.
Для меня это был адекватный вариант. Дедушка Аои был добрым человеком. В полицию по такому делу, он, надеюсь, не пойдёт.
Теперь же всё прояснилось. Троицу парней, которые подставили Сироганэ, выловили на лжи. Сейчас они лежали связанные возле железного креста. Ещё рядом с ними, тоже в кандалах, сидела та самая низкорослая девушка, Ринго.
— Это наказание. За жульничество во время боя, — объяснила мне Мураками.
— Вот как.
Заслужено.
Руки Ринго были свободны, и она скучая тыкала в телефон.
Наконец все мы пошли отсюда прочь. На стройке стояла удивительная тишина. На меня и Мураками пристально поглядывали. В глазах людей читались испуг и благоговение.
Мы вышли за ворота на пустынную улицу.
Когда мы пришли на станцию, я подумал и сказал Мураками:
— Спасибо.
— А?
— Что пришла.
— А! Хе-хе. Мы ведь друзья.
— Ну да.
— Кстати говоря… У меня скоро день рождения.
— Поздравляю.
— Всего через два месяца!
…Это не скоро.
— Что подаришь?
Я вздохнул и спросил:
— Чего ты хочешь?
— Ну, если можно, большой чизкейк с клубникой.
— Ладн…
— И велик.