– Ты любишь корицу? Ольга Тимофеевна сказала, что шоколад вкуснее с корицей.
– Не то, чтобы люблю, но…
– Хочешь, налью другой, там есть еще. Корицу добавлять не буду.
– Давай этот.
Марьяна пила густой и вкусный шоколад. С корицей и вправду хорошо. Пила и чувствовала, как Герман сел на кровать рядом. Как смотрит на нее. А она снова боялась – или не могла – смотреть на него. Так же, не глядя, отдала пустую кружку, которую Герман отправил на тумбочку.
– Спасибо. Очень вкусно.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Только спать почему-то хочется.
– Ложись. Юся сказала, что это нормально. Что ты можешь захотеть спать.
Юся сказала… Уже успел обо всем переговорить с Юсей.
– Ложись, Марьяна, – он встал, поправил подушку в изголовье. – Если хочешь спать – поспи.
– Полежи со мной.
Ее эти собственные слова удивили. Но не то, чтобы очень сильно. Просто сил уже на удивление, на рефлексию – да вообще ни на какие эмоции уже не осталось. Она так нуждалась в Германе. Неужели это преступление – нуждаться в любимом человеке? В отце своего ребенка?
Герман после паузы осторожно кивнул. Обошел кровать, лег с другой стороны, придвинулся. И, наконец, обнял. Очень осторожно.
– Прости меня, – от неожиданности Марьяна вздрогнула, а руки Германа сжались чуть сильнее. А его губы прижались к ее шее… – Пожалуйста, прости. Я не должен был на тебя кричать. Не должен был пугать тебя. Я… просто… черт… Это так неожиданно, и я… прости меня.
Марьяна и так с трудом воспринимала эти неожиданные слова. А Герман вдруг обнял ее совсем. Двумя руками прижал спиной к своей груди. Поцеловал в плечо. И словно мало этого – его рука скользнула и легла ей на живот. Так, будто… будто…
И тут Марьяна сдалась. Судорожно всхлипнула, прикусила губу, задышала часто носом… Не помогало. Изнутри рвались слова. И не остановить их.
– Маша, Машенька моя, что случилось?!
– Я… люблю… тебя… – совершенно безвольно прохлюпала Марьяна, уже не сдерживаясь. Герман обнял ее крепче и принялся гладить – по шее, по плечу, по спине.
– Ну, вот и хорошо… вот и умница…. Только плакать зачем?
– Я… тебя… люблю… – продолжала хлюпать Марьяна.
– Тихо-тихо-тихо… – Герман не прекращал ее гладить и негромко говорить. Говорить что-то совершенно не то! – Вот и молодец, вот и хорошо. Плакать зачем? Плакать нам Юстинья Ефимовна запретила.
– А ты меня?.. – Марьяна могла исключительно хлюпать.
– Ну конечно и я тебя.
– Гера! – тут ее просто прошило, и Марьяна дернулась, села и повернулась к нему лицом. – Ты нормально сказать можешь?!
Герман тоже сел. Они, наконец, посмотрели друг другу в глаза.
– Я тебя любою, – абсолютно серьезно сказал Герман. – Как может быть иначе?
Как хорошо, когда у тебя кружится голова, а ты в это время в кровати. И все же это не страхует тебя от глупых вопросов.
– Сильно любишь?
– Очень сильно, – все так же серьезно ответил Герман.