Они так постояли какое-то время, обнявшись – двое мужчин у могилы с памятником, на котором было высечено короткое «Лина».
А потом Костя завозился, убрал фотографию в нагрудный карман куртки.
– Бать, отвези меня домой, – произнес он хриплым, но вполне твердым голосом.
– Хорошо, – без промедления согласился Герман. Кажется, эта сложная операция по извлечению горького прошлого прошла успешно, и им с Костей теперь предстоит реабилитация. Скорее всего, долгая. Но, главное – живы. Оба. – Поехали домой. Там Марьяна.
– Нет, отвези меня ко мне домой. А то я за руль… боюсь. Руки все еще трясутся.
Герман тяжело вздохнул. А, может, поторопился он с мыслью о прощении?
– Ты уверен?
– Уверен.
Костя поднял взгляд на Германа. Краснота и припухлость удивительно быстро исчезли с его лица, и недавно пролитые слезы сейчас мало что выдавало.
– Не дрейфь, батя. Все в порядке.
И неожиданно боднул Германа головой в плечо.
Герман снова вздохнул – но уже с облегчением.
– Поехали.
Они уходили молча – так же, как и пришли. Костя шел, заснув руки в карманы штанов и глядя ровно перед собой. А Герман не мог не думать о том, что рыдавший в его руках мальчик и этот хмурый парень с упрямо сжатой челюстью – один и тот же человек. Его сын.
Сын, который его простил.
Герман сел за руль. Теперь машина Кости ехала первой, а охрана следом. Костя по-прежнему молчал, глядя перед собой. Когда они добрались до первой городской транспортной развязки, Герман нарушил молчание.
– Ты не передумал? Может, все-таки ко мне?
Костя медленно и отрицательно покачал головой.
– Нет. Пусть Марьяна тебя утешит – ты вон бледный весь. А я… А мне надо побыть одному. Точнее… – он неосознанно коснулся рукой нагрудного кармана куртки. – Не переживай. Со мной все будет в порядке, отец.
Вот и вырос парень. Герман и сам в двадцать с небольшим никому бы не позволил себя жалеть. А Костя позволил. Ненадолго, но позволил. Правда, с самим Германом никто не поступал так, как он поступил со своим сыном. И все же… и все же они что-то стронули с места в этой глыбе, что придавливала их жизнь.
Он припарковал машину у дома Кости, заглушил двигатель и вышел вслед за сыном из автомобиля. Они замерли друг напротив друга, рядом с машиной. Отец и сын.
Охранники – молодцы, сообразительные ребята – из машины не выходили. А Костя вдруг подался к нему – обнял сам.
– Ты только за своим здоровьем следи, – вдруг глухо пробормотал он. – Врачам там вовремя показывайся, таблетки не забывай пить и все такое. Не хватало еще, чтобы и ты… Слышишь?! – Костя вдруг неожиданно сильно тряхнул Германа.
Ничего себе мальчик силушку набрал.
– Слышу, – Герман похлопал сына по спине. – Буду стараться. Но и ты, Костя, давай сегодня без глупостей. Пожалуйста.
– Договорились, – Костя разжал руки. – Я завтра позвоню. Марьяне скажи, что я в порядке. И что шапку надел, – он дернул себя трикотажный край над ухом.
Герман снова протянул сыну руку. На ладони лежал ключ от машины. Между этими двумя жестами прошла пара часов времени и уместилась целая жизнь. Костя, после паузы, положил свою руку на руку Германа, две мужские ладони сжались, и ключ перешел от отца к сыну.
Костя поднял руку с зажатым в кулак ключом, кивнул, развернулся и быстро зашагал к подъезду. А Герман вдруг отчетливо понял, что завтра Костя снова поедет на кладбище. Ну что же. Это, наверное, правильно.
Реабилитация началась.
***