— Интересно, а герцог Ренбау даст вам лен или должность при дворе? Или вы будете свободны? Интересно, интересно…
— А что, по-вашему, лучше? — спросил солдат.
— Конечно, лен. Сначала это будет лен, а потом, для ваших детей, это будет феод, — говорил барон. — Но за кусок земли вам придется воевать, когда вас позовет герцог. Сорок два дня в год вы будете служить герцогу, являться по первому требованию и отказаться можно будет только по болезни.
— Я знаю об этом, но, все же, это будет земля.
— Да, но не всякий лен того стоит. А вот быть пятым конюшим, или четвертым виночерпием, или каким другим придворным, на мой взгляд мерзко. Но…
— Что?
— Вы всегда можете уйти в отставку, в любой момент, а герб и шпоры у вас останутся. Но я думаю, что вам предложат стать свободным рыцарем. Рыцарем без лена и без сеньора. Мне кажется, это для вас лучший вариант.
Волков отпил вина, он заметно волновался. Волновался так, как не волновался уже многие годы, даже когда его производили в корпоралы в армии. То волнение, которое он испытывал перед боем или схваткой было совсем другим. Он сидел и практически видел свой герб на щите. Он еще не знал, что там будет изображено, и какие будут цвета. Но он знал, что у него будет герб. И это было волшебно.
— Я сам займусь подготовкой церемонии. Церковь у нас маловата, но мы сделаем все, как положено. У нас есть десять дней, мы все успеем.
Волков встал.
— Барон, мне нужно выйти, обдумать, прийти в себя.
— Идите, Яро, идите, скажите Егану, что бы позвал мне швею. И скажите мне, какой бы герб вы хотели.
Солдат спустился вниз, во двор. Какое-то время стоял под моросящим дождиком, приходил в себя, а потом пошел в донжон, где встретил управляющего Крутеца.
— Пойдемте со мной, — коротко бросил он и пошел на конюшню.
Вскоре они сидели верхом на лошадях около виселиц, что стояли на центральной площади в Рютте.
— Вы знаете, кто это? — спросил солдат, указывая на труп Соллона хлыстом.
Молодой управляющий Крутец прекрасно это знал, это же было очевидно, но он не стал задавать вопросов, а ответил:
— Да, господин коннетабль, это бывший управляющий.
— А знаете, за что его повесили?
— Знаю, господин коннетабль. Он воровал у сеньора.
Волков протянул молодому человеку контракт:
— Барон подписал ваш контракт. Держите и помните, за что повесили Соллона.
— Господин коннетабль, — юноша схватил бумагу, он был растроган, — я никогда, никогда не нанесу барону такого оскорбления. Я всегда буду с ним честен.
— Запомните эти слова, — сказал солдат.
Ночью солдат долго не мог заснуть. Ворочался. И дело было не в храпе Егана и не больной ноге. Он мечтал, мечтал о гербе. Нет, он не мечтал он его представлял, думал, как будет он смотреться на щите. И как щит будет смотреться привязанный к луке седла. И как будут смотреться Еган, верхом, следом за ним, и с оружием, и в его цветах. Он знал, что как только герб будет на его щите и верный человек будет при нем, ни кто больше не посмеет ему тыкать. Сон его сморил глубоко за полночь. А вот выспаться ему не удалось. Свет только стал сочиться в окна, как в дверь начали тарабанить:
— Господин, господин, — неслось из-за двери.
— Еган.
— Встал уже, — сказал Еган, идя к двери и отпирая ее.
На пороге стоял стражник, если не испуганный, то уж точно обескураженный.
— Ну что там у вас опять стряслось? — спросил Волков, садясь на кровати.