— Хорошо, отправлю одного брата великомудрого, он всё, что надо, кавалеру Ульберту и передаст, — ещё раз после некоторых раздумий пообещал генералу Его Высокопреосвященство.
Они с епископом поговорили о разном, пока дожидались сладких пирогов и сушёных фруктов, а через час барон поехал к Кёршнеру. Там, усевшись в удобстве, поговорил с ним. И узнал от родственника, что у того и вправду есть во Фринланде лавки, которые скупают всю необработанную кожу. И что потеря этих поставок будет для него весьма болезненной.
— Двор Его Высочества заказал мне как раз сверх обычного сто шестьдесят хомутов и восемьдесят сбруй, это не считая ста сорока новых сёдел, что я ещё обязан поставить по прошлому контракту. А ещё пахота началась, купцы раскупают всё, что есть на складах, мужикам развозят, приезжие купцы из ваших Амбаров товар тоже хорошо берут, да и к лету нужно кож собрать, вдруг герцог новую войну затеет, а у меня про запас ничего нет. Склады почти пусты. Мне без кож из Фринланда никак не обойтись, кож и так мне мало, — объясняет ситуацию Кёршнер; и тут он машет рукой мажордому, стоявшему у дверей, дескать, давай. И тот сразу кланяется и уходит.
Волков же понимающе кивает и говорит:
— Если фогт Фринланда и вправду решит наказать наших купцов и закроет все ваши лавки, придётся просить нашего друга, чтобы взял на себя скупку кожи.
— Вы говорите про нашего друга Гевельдаса? — догадывается купец.
— Да, он человек честный и скрупулёзный, сколько уже лет с моим племянником работает, ни одного слова в упрёк я от Бруно в его адрес не слыхал, — пояснил генерал. — Думаю, он освоит ваше дело, если вдруг недоброе случится.
— Да-да, я его знаю, — обрадовался хозяин дома. — Но будем надеяться, что всё с этим разбойником разрешится, — тут Кёршнер качает головой. — Ох, сколько забот лишних от этого Ульберта всем нам, сколько забот.
А генерал тут начинает принюхиваться, а потом смотрит на хозяина дома с удивлением:
— Это что? Чем это пахнет?
А Кёршнер довольно улыбается, он рад выражению лица барона и сообщает своему гостю:
— Нынче, как вы поехали к епископу, я решил заглянуть на рынок, вина хорошего приглядеть, или сыра, или чего-нибудь этакого необычного к столу, лимонов каких-нибудь или апельсинов, вдруг попадутся, а тут вижу — какой-то купчишка не нашего вида, смуглый такой, видно, с юга откуда-то, товар свой расхваливает, кричит: варево сарацинское, от головных болей помогает, снимает тяжесть в груди, возвращает бодрость духа. А я чувствую запах и думаю: вот барон порадуется.
А барон и вправду радуется, видя, как лакеи вносят небольшой медный ковшик на подносе, а рядом с ним чашки, горшочек со сливками и небольшая тарелочка с колотым желтоватым сахаром.
— Кофе! — улыбается Волков. — Вот уж угодили так угодили, дорогой родственник.
Глава 15
А к вечеру, к ужину, как и обещала, к Кёршнерам приехала графиня с юным графом. Волков пошёл встречать их вместе с хозяевами. Графиня была обворожительна, её новое платье из атласа глубокого алого цвета, с белоснежным кружевом по вороту и манжетам, выглядело уточнённым и роскошным. Явно не местным.
«Всё это не здешнее. За платье отдала пятьдесят талеров, не меньше, — сразу для себя отметил кавалер, — да две жемчужные нити — ещё сорок. Четыре гульдена на себя нацепила, это не считая перстней и исподнего с башмачками. В Ланне купила, видно, как Агнес ей денег дала, так она по лавкам и пошла».
И это было неудивительно! Какая женщина, имея деньги, смогла бы удержаться от тех удивительных вещей, что таили в себе лавки Ланна? Не зря в большой город съезжались все лучшие ювелиры, ткачи и портные со всех земель в округе.
А в необыкновенную причёску Брунхильды были уложены все волоски до единого. И накрыты волосы были накидкой-фатой из редкого в этих местах газа, придавленной маленькой шапочкой.
Годы, проведённые при дворе, и вправду многому научили эту красивую женщину. Уж вести себя с людьми графиня знала как. Она научилась улыбаться с вежливой снисходительностью всем тем, чей статус был ниже её. И сейчас именно такая улыбка была на её устах, когда она протягивала обе руки хозяйке дома.
— Дорогая Клара.
Они обнялись, и тогда графиня протянула руку и самому Кёршнеру, тот со всей неуклюжестью толстяка кланялся и целовал ей пальцы.
И лишь потом она обратила внимания на Волкова и снова с показательной уважительностью сделала перед «братцем» книксен и поцеловала ему руку, а потом уже стала представлять прекрасно одетого мальчика на вид лет шести или, может быть, семи, что стоял до сих пор молча, ожидая своего часа. И тогда графиня произнесла важно и официально:
— Вот, дядюшка, как вырос ваш племянник вы его с лета не видели. Мальчик с удивительным, недетским достоинством поклонился сначала хозяевам дома:
— Добрая госпожа Клара, добрый господин Кёршнер.
Хозяева кланялись ему в ответ. И тогда он со всё той же недетской серьёзностью поклонился Волкову:
— Господин барон! Дядюшка, наслышан я про ваши новые, необыкновенные победы. Надеюсь услышать от вас про них.
Это был маленький мальчик, но и на хозяев дома, и на самого «дядюшку» абсолютно взрослое поведение, абсолютно взрослая речь и взрослый тон ребёнка произвели огромное впечатление.
— Боже мой! Истинный граф! Истинный! — воскликнула Клара Кёршнер, в восхищении складывая руки в молитвенном жесте.
Барон и сам был поражён теми разительными переменами, что произошли с ребёнком за год, наверное, что он его не видел. Он бегло взглянул на мать мальчика, а та просто цвела. Она упивалась удивлённым восхищением Кёршнеров и барона, которые по достоинству оценили её чадо, её «произведение». Женщина гордилась своим сыном, и эта гордость светилась на её лице. Волков же наклонился к мальчику и стал брать его на руки.