— Думаю, вы хотите навестить графиню? — сразу догадался хозяин дома. — Так она как раз недавно вернулась с прогулки.
— Да, хотел бы её повидать, — отвечал генерал, — и сразу хочу вам выразить свою признательность за то, что вы предоставили кров ей и моему племяннику.
— Признательность? — Фейлинг развёл руками, как будто удивлялся. — О чём вы, дорогой господин барон? То большая честь приютить графиню и юного графа у себя под крышей. Тут едва свары не вышло среди местных нобилей, всё спорили, кому выпадет сия удача. На меня так многие злятся, что не их дом, а мой выбрала графиня.
«Он! Он ей денег дал на бал! — тут же подумал генерал. — Прослышал про мои удачи и про милость герцога, и теперь думает, что я все её долги выплачивать буду!».
— Я провожу вас, господин барон, — продолжал гостеприимный хозяин, — сюда, прошу вас.
— Благодарю, — Волков пошёл за ним.
А Фейлинг, как только их никто не мог уже слышать, вдруг, понизив голос, заговорил:
— Уж и сами вы, господин барон, видите, что ситуация эта абсурдна.
— О чём вы, дорогой Хуго? — не понимал Волков.
— О доме, господин барон, — всё так же негромко продолжал Фейлинг. — О том, что юный граф имеет тут огромный дом, то есть дом, в котором должен жить, но по неправедной воле в свой дом попасть не может.
Теперь генерал понял, к чему клонит радушный хозяин. А тот продолжал:
— Я справлялся недавно, в реестрах владения города Малена дом с мезонином, что находится на площади святого Фомы, возле церкви того же имени, принадлежит гербу графов Маленов, а именно графу лично, лично. То есть вашему племяннику и никому другому. И принадлежит навечно!
«К чему это такие речи? Уж не в друзья ли набивается? Хотя, конечно, набивается. Наверное, жалеет, что бывший глава фамилии не согласился женить своего сына на моей племяннице. Теперь завидует Кёршнерам, поэтому и привечает Брунхильду с „племянником“, печётся о них».
— И я в том справедливости не вижу! — соглашался с Фейлингом генерал. — Племянник не должен ютиться по добрым людям, когда у него свой дом имеется.
— И я же к тому веду. Но не в том смысле, что не рад я графу в своём доме, я-то как раз рад, — продолжал хозяин дома, — но я предложил графине подать прошение в городской совет. Так как простой городской юрист такой серьёзный вопрос не решит. И если совет примет решение, то консул может силою закона вернуть недвижимость графу, племяннику вашему.
Волков шёл, смотрел на него, кивал и выражал полную поддержку подобным идеям. Но сам при этом думал:
«С чего бы этакий друг у меня объявился? Отчего именно сейчас возник? Раньше Фейлинги всё больше к семейству Маленов благоволили, а теперь и „сестрицу“ с „племянником“ привечают под своей крышей, и хлопотать о их интересах готовы. И сдаётся мне, дело тут не в деньгах, видно, прав Кёршнер, эти ловкачи из Вильбурга какие-то вести раньше других получают!».
Они наконец дошли, и в большой, светлой зале со множеством окон генерал увидал свою «сестру».
Выглядела она изумительно. Женщина изменилась. Изменилась разительно. Заметно похудела, стала носить новое платье, такое, которое в земле Ребенрее ещё мало кто носил. Платье синего бархата туго обтягивало стан красавицы, лиф расшит серебром. Никаких декольте, ворот из белоснежных кружев под самый подбородок, манжеты на рукавах — те же пышные кружева. Светлые её волосы собраны в безукоризненную высокую причёску и заколоты черепаховым гребнем с жемчугами. От фаворитки сюзерена, от той придворной дамы, чьё нескромное декольте волновало всех мужчин в замке, и следа не осталось. Теперь это была первая дама рода Маленов. Гордая, высокородная и необыкновенно красивая.
Увидав хозяина дома и генерала, Брунхильда сразу поспешила им навстречу и за десять шагов от них остановилась и присела в таком низком книксене, что можно было подумать, что встала на колени. И при этом склонила голову и в таком положении дождалась, пока «брат» подойдёт к ней, а когда он подошёл, то взяла его руку и поцеловала, сказав:
— Храни вас Господь, господин мой и брат мой.
И тогда генерал взял её за плечи и расцеловал в щёки. Она пахла необыкновенно хорошо и была свежа.
— Сестра моя, — он чуть отстранился от неё и оглядел пристально. — Да вы похорошели! Я всегда знал, что двор дурно на вас сказывался.
И лишь после этого графиня поглядела на Хуго Фейлинга и произнесла, протягивая руку:
— Дорогой Хуго.
Фейлинг проворно схватил руку красавицы и поцеловал её.
— Госпожа графиня.
И тут вдруг барон подумал, что, может быть, не так уж Хуго Фейлинг корыстен в своём радушии и гостеприимстве. Вернее, корысть его иная. Кажется, у него были другие виды на гостью, не столько его заботили дела политические, сколько… дела сердечные. Эта мысль неприятно кольнула Волкова, уязвила позабытым чувством. И чтобы проверить свою догадку, он говорит Брунхильде:
— Отчего же вы не остановились у родственников? Клара Кёршнер, кажется, обижается на вас. Да и сам Кёршнер вам будет рад. Они думают, что вы злитесь на них за что-то.
Он, всё это говоря графине, сам краем глаза поглядывал на хозяина дома и сразу заметил, как тот обеспокоился. И захотел даже что-то сказать, но одумался и сдержался.