— А на словах она ничего не передавала? — продолжал не понимать Волков.
— Нет, господин, — ответил слуга, поклонился, сел на коня и уехал.
Волков сидел и смотрел ему вслед, растерянный и уставший. Он не понимал, что значит это письмо. Вернее понимал, но надеялся, что понял не правильно.
— Господин, а что случилось, — спросил его Еган.
— Мы едем к госпоже Анне, — твердо ответил он.
— Сейчас? — спросил слуга.
— Сейчас.
— А поесть не успеем, туда дорого то неблизкая?
— Не успеем. Нужно до темноты хоть пол дороги проехать.
Они было, уже двинулись, но их перехватил стражник из замка:
— Господин коннетабль… — орал он издали.
— Что еще?
— Староста из малой Рютте просится поговорить с вами.
— Некогда мне, — крикнул Волков и дал коню шпоры.
Дорога была не близкой, Солдат гнал коня, что бы до темна, проехать как можно больше. А сам думал и думал. Как бы, не мечтал он о дочери барона, а про госпожу Анну, никогда не забывал. И теперь он гадал всю дорогу, что этим письмом хотела сказать фрау Анна. Она хотела попрощаться или так хотела напомнить о себе? Он надеялся, что если бы женщина хотела бы попрощаться с ним, то прислала перстень побогаче.
Когда солнце село его конь вдруг захромал. Захромал на ровном месте.
Они с Еганом спешились, осмотрели коня, но понять причину хромоты не смогли, нога у коня была в порядке, а подкова была на месте и держалась крепко.
— Посветить бы надо, — говорил Еган.
Волков и сам это знал, в общем; сел на коня и уже не торопясь доехал до красивого замка, когда уже было совсем темно.
Стражники открыли ему дверь без расспросов. Солдат чувствовал, что они его уважают. Он сразу повел коня в конюшню, что бы там разобраться с хромотой.
Там при свете лампы, они с конюхом госпожи Анны, сразу нашли причину. Под подкову попал острый камушек. Вытащили его. А Еган уже успел, между делом, расседлать коней. И тут Волков увидал его. Это был именно он, тот самый удивительный, вороной конь с белой звездой и белыми чулками, баснословно дорогой конь юного графа. Это был Черный Ангел, которого он ни с каким другим конем не перепутал бы. Солдат стоял молча смотрел на него не в силах оторвать глаз. Он хотел бы спросить у конюха, что тут делает этот конь? Хотя сам все понимал. Смысла спрашивать не было.
А конюх, видя все это, стоял, конфузился, как будто сам приехал на этом коне. Прятал глаза, да покашливал. Сердце солдата бешено забилось, аж в ушах отдавалось шумом. Не отрывая глаз от прекрасного коня Волков бросил:
— Седлай коней.
Конюх кинулся поднимать седло, а Еган удивленно спросил:
— Чего? Седлать? В Рютте едем? В ночь?
— В аббатстве переночуем, и давай, пошевеливайся.
Монахи спят на лавках. Нет у них ни перин, ни подушек. Поэтому вместо подушки Волков скатал и положил себе влажный плащ. Но заснуть он не мог, его выжигала изнутри нелепое чувство, как будто его предали. Хотя на самом деле он понимал, что никто его и не предавал. Ничего эта баба ему не обещала, но горечь от этого не проходила. Он лежал, слушал храп Егана, смотрел в узкое окно в ожидании утра. Иногда даже садился на лавке и хотел встать и пойти пройтись по монастырю, но все-таки дождался утра. Едва солнце сделало мир из черного — серым, как они встали и, не завтракая, пошли в конюшню. Там их и встретил отец Матвей.
— А, коннетабль, уже встали? Рано встаете.
— Вы тоже ранняя птаха, — ответил Волков.
— Если я не встану, — усмехнулся аббат, — братия моя проспит утреннюю молитву. Нам есть до молитвы нельзя, а вам, друг мой, конечно, можно. Я распорядился, вас ждут повара. Неделя, конечно, постная, но пост на служивых людей не распространяется. Идите, откушайте, чем Бог послал.