— Да кем ты себя возомнила, пиндоска гребаная?! — брызжет слюной оперативник. — Думаешь, ты сдалась мне? Тобой заинтересовались вышестоящие люди, которые этот самый Кодекс и утверждают!
— А здесь поподробнее, — с меня мигом слетает весь сон. Сжимаю кулаки — вспыхивают Когти. В такт синему сиянию тени людей пляшут на акриловом полу. — Кто послал вас, оборотней?!
С испуганным визгом оперативник резко отбегает назад, за спины спецназа.
— Отряды «один» и «два» — хватайте бабу! Черного этого в расход!
— А как же каталажка? Передумали? — не торопясь, я ступаю следом.
Молнии змеятся по воздуху и поражают спецназовцев и копов в мундирах прежде, чем они спускают курки. Только полицейских в костюмчиках не трогаю — всего лишь юристы, без оружия и меридиан. Толпа извивающихся тел дергается на полу. Но выстрелы всё же происходят. Звон стекла наполняет холл. Снайперы. Да, их мне не достать, но пули никого не заденут. Сербину с симпатичной секретаршей я накрыл Бригантиной. А бойцы «Идиомы» все в доспехах. Больше посторонних в вестибюле не осталось.
Оглядываюсь назад. Очередная пуля с грохотом рикошетит от роскошного бюста американки в плечо одного из упавших под ворохом молний копов. Крик боли. На синем мундире растекается красное пятно.
— Целителя позовите, — кидаю Редрику. — Не хочется, чтобы кто-то из копов помер. А еще, пошли людей назад — пусть запрут черный вход, чтобы никто мимо меня не вломился.
— Уже закрыли, — кивает американец. — Сработали автоматические замки. Сейчас Целителя вызвоню.
Редрик зовет кого-то в гарнитуре на ухе. Я же подхожу к оперативнику, который Сербину обзывал пиндоской. Сыщик лежит, окутанный разрядами. Мышцы дергаются от проникающего сквозь доспех напряжения. Лицо застыло в маске шока.
Взмахом руки растворяю молнии на говнюке. Он тут же выдыхает облегченно, выпрямляется, садясь.
— Кто дал наводку на Сербину, мусор?
— Пошел ты!
— Ага, пойду я. По тебе.
Хуффф.
Бью носком в живот — и оперативник сгибается пополам. Между сиплыми вздохами он булькает:
— Я ничего… тебе…. не скажу… сука! Ничего!
Присаживаюсь на корточки, крепко хватаю сволочь за голову и притягиваю ближе. Он визжит, дергается, но толку нет рыпаться против мускул Шарика. Приближаю Когти к его испуганному лицу, надавливаю, ослабленный доспех без проблем прорезается. Я с оскалом спрашиваю:
— Чего такой серьезный? — эфирные резаки касаются уголков его губ.
— Ува-а-а-а! — выпучивает оперативник глаза, моя другая рука крепко хватает его за подбородок, не позволяя вырваться.
— Тише-тише, — негромко шепчу. — Сейчас нарисую тебе улыбку до ушей и отпущу. Правда, ты будешь мертвым, но зато очень веселым.
Его слезящиеся глаза смотрят в мое спокойное оскаленное лицо.
— Фудкофф…ский, — плачет оперативник, пока Когти рисуют кровавые полосы в стороны от его губ. — Генефал — полицмейстеф.
— Ух, почти закончил, — с разочарованием отпускаю лицо копа. — А теперь повтори внятно. Кто тебя послал, волчья шкура?
Кровь, вместе со слезами, стекает по обезображенной морде оперативника. Маска Джокера. Только без белого грима. «Волчара» рыдает, а с виду тертый калач.
— Максим Рудковский, — протягивает он.
Я поднимаюсь и поворачиваюсь к Сербине.
— Запакуйте шавок обратно в их фургоны, а сама собирай монатки и сегодня же улетай на своем самолете в Америку.
— Как улетать? — пернатая расстроенно поджимает затрясшиеся губы. — Не хочу я улетать! Ты же со мной не отправишься!
Американка топает каблуком. Редрик бросает ревнивый взгляд на меня. Я усмехаюсь.