– Ты вырос.
По дороге назад У Си не сдержался и начал расспрашивать Цзин Ци.
– Каждый раз меня преследует ощущение, что я глуп. Я не понимаю девяносто процентов из того, что говорит учитель. Не ожидал, что вы с ним окажетесь родственными душами.
Цзин Ци остановился, странно посмотрев на него.
– …Почему ты так честен?
У Си приподнял брови, и Цзин Ци вздохнул, объяснив:
– Я ничего с ним не обсуждал. Я даже не понимал слов, что произносил мой собственный рот.
У Си тупо уставился на него. Цзин Ци покачал головой и улыбнулся.
– То же самое и с твоим учителем. Как ты можешь понять слова, которых не понимает он сам? Он просто-напросто забавляется с тобой. Разве в чьей-нибудь жизни может быть такое количество сложных вещей? Я не понимаю, что говорю, а раз он может поддержать разговор, значит, тоже не понимает. Связывание предложений – не более, чем праздная бессмысленность, чтобы скоротать время. Наряжаться божеством, чтобы изображать демона… иногда это тоже своего рода развлечение. Когда ты подрастешь, то поймешь.
Иногда убеждения и представления рушились, приводя человека в полное уныние. Постепенно уныние накапливалось, и ребенок становился взрослым.
Великий Мудрец сказал, что отправится в странствия, и на следующий же день ушел, оставив за собой книги и абсолютную чистоту.
Позже в Наньцзяне был выбран новый юный шаман – четырехлетний мальчик Лу Та. У него были большие глаза, он был милым и умным, никогда не плакал и не поднимал шум. Его телосложение для занятий боевыми искусствами уступало телосложению У Си, но он был крайне одарен и никогда не забывал то, что видел хотя бы раз.
Цзин Ци сразу же признал его своим сыном, однако, когда они играли где-то вдвоем, неясно было, кто из них был отцом, а кто сыном.
Лу Та был сообразительным, а сообразительные дети, как правило, были любознательны. Постепенно он обнаружил, что, хоть учитель и был добр к его отцу, он также был очень «строгим». Например, он заставлял отца есть еду, которую тот не любил, не разрешал ему слишком много спать и не давал пить сладкий холодный суп.
Наконец, однажды, когда учитель вышел, а отец перекладывал змеиное мясо из своей тарелки в его, Лу Та не удержался и спросил:
– Все говорят, что ты был очень-очень важным чиновником в Великой Цин. Почему ты боишься учителя?
Цзин Ци продолжил работать палочками, перекладывая еду, не изменившись в лице.
– Почему это я боюсь его?
Лу Та начал загибать пальцы: учитель не дает тебе делать то, учитель не дает тебе делать это, раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь – все это действительно заставляло людей задумываться. Он был озадачен тем, почему его отцом было так легко помыкать и почему он, что бы ни говорил, раз за разом совершал то же самое «преступление», даже если честно признавал ошибку? Лу Та спросил его и об этом.
Цзин Ци вытянул руку и погладил его по голове, улыбнувшись.
– Он полностью мой. Разумеется, я уступаю ему.
Тут же самый недисциплинированный отец отложил палочки, проникновенно сказав:
– Ах, Лу Та, послушай отца: если ты хочешь быть хорошим человеком, для начала тебе нужно иметь хороший желудок [2]. Совершенно нормально, если у твоей жены будут небольшие вспышки гнева. Если не на тебя, на кого еще она может злиться? Если ты не сможешь выдержать ее, сможешь ли ты выдержать кого-нибудь вообще?
[2] – игра слов: 肚量 (dùliàng) – одновременно «аппетит» и «великодушие, снисходительность».
Лу Та кивнул, наполовину поняв его.
– Тебе нужно тщательно заботиться о том, кто принадлежит тебе, – снова заговорил Цзин Ци. – Ты не должен злить его. Если же ты это сделаешь, то усмири свою гордость и успокой его, как бы это ни было трудно. Кем бы ни была твоя жена, это та, кого ты будешь нежно любить. Ты видишь, что твоего учителя с утра до ночи кто-то постоянно прерывает даже во время еды, и это тяжело для него. Утешать его – моя обязанность.
Лу Та снова кивнул, а затем уважительно сказал куда-то в сторону входа:
– Учитель.
Тело Цзин Ци превратилось в камень.
Долгое время спустя он обернулся, взглянул на У Си, который неизвестно сколько времени стоял, оперевшись о дверной косяк, и выдавил улыбку: