— Aprendimos a quererte… — пропел я.
Собравшиеся в вестибюле гости повернули в мою сторону лица. На меня посмотрели все, кто находился в радиусе десятка метров от нашего отряда. Любители меховых одежд вновь блеснули зубами. Улыбнулись и кубинцы. Они вскинули брови, но быстро справились с удивлением и поддержали моё пение бодрыми возгласами. Ещё в младших классах, когда занимался в детском хоре, я исполнял на испанском языке знаменитую песню «Hasta siempre Comandante» Карлоса Пуэбло. Она нравилась нашему руководителю.
—…Tu amor revolucionario… — извлекал я из памяти слова.
В детстве я был горд, что именно мне тогда доверили солировать при исполнении «настоящей революционной песни». Гордо выговаривал «Comandante Che Guevara», когда пел со сцены первомайского Дворца культуры. Чувствовал себя тогда настоящим кубинцем и революционером! Хотя теперь понимал: мой испанский звучал не менее коряво, чем тот, на котором изъяснялась бледнолицая дамочка, застывшая с флажками в руке рядом с уроженцами Острова Свободы.
—…Hasta siempre Comandante!
Я скользил взглядом по улыбчивым лицам кубинцев. Они мне подпевали: громко и усердно. А вот их советская спутница молчала. И будто бы вовсе меня не слушала. Заметил, что и смотрела она не на меня — не сводила глаз с чего-то, что находилось за моей спиной (или с кого-то). Я слышал, что вернулась Снежка и велела нашему отряду «собираться». Но я не прервал пение — выдавал одну певучую испанскую фразу за другой, пока не подобрался к финалу композиции.
—…Comandante Che Guevara! — пропел я на высокой ноте заключительные слова.
Приглушил звук струн.
Встал, поклонился слушателем — те искупали меня в овациях (хлопали розовыми ладошками даже темнокожие любители меховых одежд).
Свечин забрал у меня гитару.
— Идём, Котёнок, — сказал он.
Я повернул голову, заметил: отряд из Рудогорска столпился неподалёку от ресепшена. Снежка толкала речь — школьники кивали головами. Я улыбнулся о чём-то торопливо говорившим мне на испанском языке кубинцам, помахал им на прощание рукой.
Развернулся…
Но не поспешил за Лёней: меня остановили.
— Молодой человек, постойте!
Та самая женщина, что держала в руке флаги двух стран, схватила меня за рукав.
— Молодой человек, — сказала она, — та девушка, что стояла позади вас… рыженькая, со шрамом вот здесь…
Она поднесла флажки к лицу, указала пальцем на свою правую бровь.
—…Это ведь была Алина Солнечная? — сказала женщина.
Я посмотрел ей в глаза и спросил:
— А вы, дамочка, с какой целью интересуетесь?
— Я журналист, — ответила женщина. — Корреспондент газеты «Комсомольская правда».
Глава 18
— Котёнок! — крикнул Лёня.
Свечин застыл в десятке шагов от меня: с сумкой и гитарой в руках. Я отмахнулся от него. Рассматривал остановившую меня журналистку. На вид ей было слегка за тридцать. Светловолосая, остроносая, худощавая — эдакая наряженная в советский деловой костюм Шапокляк в молодости. Женщина посматривала то на меня, то на рудогорских школьников, собравшихся около стойки администраторов (Алина Волкова стояла к нам спиной). То оглядывалась на группу кубинцев, которые неторопливо направились к выходу из гостиницы.
— Я права? — сказала женщина. — Это Алина Солнечная?
Она не выпустила мой рукав.
— Вы точно журналистка? — переспросил я.
Высвободил руку.
— Товарищ, предъявите документ, — сказал я. — Будьте так любезны.