— Врали те газеты, — заявила она. — Не похожа Алина на мошенницу.
Я хмыкнул.
Спросил:
— Почему ты так решила?
Мама прижала ладонь к груди.
— Сердцем чувствую, — сказала она.
Вздохнула.
— Хорошие у неё стихи. И песню она хорошую сочинила. Рада, что мы тогда не написали это глупое письмо. Представляю, какие у неё были проблемы в школе после тех статеек. Руки бы этим журналистам оторвала!
Я повесил на крючок куртку.
— Как узнала её?
— Ты меня дурочкой-то не считай, — сказала мама. — С логикой у меня пока всё в порядке. Помню, как ты расспрашивал о девочке-поэтессе. И этот известный на всю страну шрам…
Она прикоснулась к своей правой брови.
— О родителях она не солгала. Да и эта её песня всю душу из меня вынула.
Мама вздохнула.
— Неужто девочка так сильно испугалась, что ты уедешь?
Я снял обувь, сказал:
— Причём здесь я? Это просто песня.
Мама покачала головой.
— Просто, да не просто, — сказала она. — Но я рада, что Алина тебя так сильно любит.
Я усмехнулся.
— А это ты как определила?
Мама снова прикоснулась к груди.
— Сердце подсказало, — ответила она.
В понедельник на классном часу Снежка напомнила: все, кто на осенних каникулах поедет на экскурсию в Москву, должны завтра сдать деньги.
Волкова у меня спросила:
— Поедешь?
Я усмехнулся.
— Что я там не видел? Был я на Красной площади. И по ВДНХ тоже гулял. Снежка говорила: они в Мавзолей пойдут на Ленина смотреть. Такая экскурсия не для меня.
— Ты не хочешь увидеть Ленина? — сказала Волкова.
Она взглянула на меня: серьёзно, насторожено.