После истребления преданных людей [Рашид хан] утвердился на ханском троне и на хаканском престоле.
Когда известие о смерти [Са'ид] хана дошло до Мансур хана, он пошел на Аксу. Рашид хан выступил против своего великого дяди. Мансур хан возвратился, не достигнув цели. Рашид хан так же вернулся в столицу своего государства. Это повторилось [со стороны] Мансур хана еще раз, Рашид хан также выступил вторично [против него] и счастливо и благополучно /83а/ возвратился.
Так как произошло беспричинное убийство моего дяди, безопасность покинула людей, и эмиры хана стали бояться служить ему. Мирза Али Тагай бежал в Каратегин[516] и, как сказал поэт:
Когда Мирза 'Али Таган, подобно отвратительному дьяволу, бежал, остальные эмиры хана, договорившись между собой, взяли некоторых сыновей хана, отправились в Хотан и открыто проявили свою непокорность. Рашид хан отправился следом за ними. Простые люди [Хотана] вышли встретить Рашид хана. Небольшое количество эмиров осталось в крепости, всех их связали и привели к Рашид хану. Рашид хан сохранил им жизнь и повелел всех их выселить. Эта группа, которая совершила преступление, заслуживала казни, однако он не сделал этого, хотя никаких услуг ему они не оказывали. И наоборот, мой дядя, несмотря на корни родства, множество услуг [хану], отсутствие вины и неоднократное подтверждение своей преданности, был убит на глазах у народа. Стихи:
Короче говоря, после того, как хан завершил дело с эмирами, он прогнал своих дядей, братьев и жен [отца], [в том числе] и Зайнаб Султан ханим, самую “любимую из жен Султан Са'ид хана. Он установил мир и дружбу с узбеками Шайбана, которые были старинными врагами, как об этом было написано раньше, н занялся истреблением узбек-казаков, которые были их старинными друзьями. Узбекам обеих сторон Рашид хан отдал в жены своих сестер. Когда старинный враг, узбек Шайбан, установил связь с сестрой Рашид хана, то это привело к бесчестию [для Рашид хана]. Короче говоря, он вступил в союз с Шайбаном и разгромил узбек-казаков. И действигельно, разгром узбек-казаков был удивительным делом после того, как [Рашид хан] пренебрег старинными обычаями. /83б/ С тех пор, как Султан Йунус хан разбил Бурудж углана в Кара-Тукае[517] в 877 (1472 — 1473) году, до настоящего времени между узбеками и моголами произошло много сражений, и всегда узбеки побеждали, так что моголы никогда за этот период не одерживали победу над узбеками. А Рашид хан победил узбеков, и это дело Рашид хана является одним из величайших его дел. Хотя его дед, Султан Ахмад хан, одержал победу над узбеками, как уже было описано, однако он разбил узбеков во время набега, <а не одержал победу над ними на поле брани, а Рашид хан[518] разбил их на поле битвы.
До этих пор я написал о делах Рашид хана то, что слышал в Индии и Кашмире от надежных рассказчиков. После победы над узбеками он отправился в Андижан и Турфан, однако деталей этого [события] <от надежных повествователей[519] я не услышал и посчитал недостойным записывать <ложные сведения[520], поневоле удержав от этого поводья пера. Все недостойные дела, за которые люди упрекали Рашид хана, были [совершены им] стараниями[521] Мухаммади барласа или ради него. Причина такого влияния его на хана не известна — у него нет ни соответствующих заслуг, чтобы возводить его в такую степень, ни соответствующей храбрости, ни достоинств, которые были бы причиной предпочтения его, ни качеств, за которые ему надо было бы дать все эти степени. Рашид хан ради него взялся за такое дело, что если о нем будет сказано, читатели этих записей, не видевшие [того дела] собственными глазами, сочтут [эти записи] за преувеличение. И прозвище “Осел”, применяемое к племени барлас, целиком и полностью относилось к тому барласу. Он столько прикладывал сил для истребления и изгнания дядей [Рашид хана] по отцу, матерей (жен отца), эмиров и к подстрекательству на брак [с женщинами] из ханского гарема, что описание всего этого покажется чистым преувеличением, поэтому будет лучше, если избежать той речи.
В эти дни <бог преславный и всевышннй> освободил 'Абдаррашид хана от той беды — он передал того осла погонщику ослов смерти. Можно надеяться, что теперь он будет держать поводья величия в руках ума и /84а/ сочтет нужным воздерживаться от внушающих опасение поступков и сделает стремлением своего благородного ума путь, удовлетворяющий его благородных отцов и великих дедов, и ради каждого осла не будет истреблять людей и не позволит себе сажать каждого преуспевающего благочестивого на коня греховности.
Аллах преславный и всевышний с помощью своей справедливости пусть многие годы держит его на царском троне и на престоле хаканов и сохранит его от всего того, что не является угодным Аллаху и его посланнику и да ниспошлет ему наверстывание того, что им потеряно. <Аминь, о владыка обоих миров! >
'Абдаррашид хан, несмотря на то, что слабо разбирался в людях, по своей природе — по физической силе, здоровью и изяществу беседы не имел равных между себе подобными. В стрельбе после его великого отца таких, как он, мало. В чаше смелости — он лев, охотящийся за тиграми, а в море дерзости[522] — акула, пожирающая дракона.
Его талант красноречия и рассыпающая перлы речь — единственная жемчужина в море изящества и прелестная шкатулка с превосходным жемчугом. Его щедрая рука так играет на [разных] музыкальных инструментах, что чанг Венеры перед ним беззвучен, а песни соловьев в саду мелодий теряют стройность. Движущая сила его благородной натуры прозу переложила на жемчужный ряд стихов. Его одаренность вкусила сладкую пищу тонкостей и изящества.
В силу природной одаренности он во всех искусствах и ремеслах творит чудеса. Для кого-то из господ по требованию этикета он отправил несколько посланий и в том числе вырезал из бумаги дерево, у которого ствол, ветви и листья были сделаны и раскрашены как [настоящие] ствол, ветви, листья и цветы, так что тонкостью исполнения были восхищены и мастера этого искусства.
Так как дни моей разлуки [с 'Абдаррашид ханом] длились долго, то я упомянул здесь только его достоинства и таланты, которые он обрел еще при мне и к которым я имел отношение, — исключение составляет игра на сазе, к которой я не причасген. Возможно, он обретал [знания] и после того, как мы расстались, так как от природы он был человеком способным, и ему все давалось. Вместе с тем /84б/, он хороший мусульманин, претендующий на справедливость и правосудие. Однако, как сказано: для Мусы [более] подходит везир Харун, а не Хаман. Если бы у Фир'ауна был везирем Харун, он был бы тем самым фараоном, [который] е божественной помощью исповедовал бы истинную религию и не возгордился бы. Стихи:
Цель [сказанного — показать], что сам 'Абдаррашид хан по своей природе стремился к справедливости и правосудию, однако он явно следовал указаниям Мухаммади [барласа], во всех случаях он поступал с его согласия, поэтому способствовал самым отвратительным делам. Так как Мухаммади теперь нет [в живых], мы надеемся, что справедливость вернется, установится спокойствие и обретется счастье, <если будет угодно Аллаху>.
ГЛАВА 70.
ОБ ОКОНЧАНИИ ПЕРВОЙ КНИГИ “ТА'РИХ-И РАШИДИ”
У этого неспособного, бессильного откуда может быть смелость, чтобы пытаться вести перо бездарности по тетради возможности написания [этой “Истории”]. Однако из-за того, что мне довелось слышать несколько рассказов <из достоверных преданий[523] о могольских хаканах, исповедовавших ислам, и жизнь некоторых из них я наблюдал воочию, а сейчас, как посмотрю я на себя и на людей, подобных мне, то не нахожу ни одного человека, который знал бы эти предания и жизнь тех хаканов, [и я решил], <если я не проявлю[524] такой смелости, то моголы и могольские хаканы останутся в неведении о своей родословной, не говоря уже о [подробностях] жизни своих предков. А если бы я предложил описать эти дела славным ученым, это привело бы к трудностям, так как у них нет достаточной осведомленности о жизни хаканов. От этих моих слов нет пользы никому, кроме могольских хаканов и моголов, так как сейчас под властью моголов находятся [только] самые отдаленные н малочисленные племена, а когда-то власть над населенными странами и обитаемой четвертью мира принадлежала роду, потомкам и последователям Чингиз хана.
У Чингиз хана были четыре сына, и царство /85а/ он разделил между этими четырьмя сыновьями. <Улусу каждого из сыновей[525] принадлежала четвертая часть царства. В исторических сочинениях везде, где упоминаются четыре улуса, речь, значит, идет об этих четырех родах, о которых мы сказали. Мирза Улугбек, ученый, написал “Историю” назвал ту “Историю” также “Улус-и арба'а” (“Четыре улуса”).
Один из четырех улусов составляли моголы. Моголы разделились на две части: одна — моголы, другая — Чагатаи. Однако эти две группы из-за взаимной вражды на почве оспаривания прав каждой [из них] называли одна другую [пренебрежительными] именами: так, Чагатаи называли моголов “джете”, а моголы Чагатаев — “караунас”. Сейчас никого не осталось из Чагатаев, кроме их государей, которые являются сыновьями Бабура Падишаха, и вместо Чагатаев в их наследственных владениях поселились разные люди.
Моголы же остались в пределах Турфана и Кашгара — около тридцати тысяч человек, а Моголистан захватили узбеки и киргизы. Хотя киргизы также могольское племя, однако из-за многочисленных противоречий с хаканами они отделились от моголов. Моголы поголовно приняли ислам и слились с мусульманами, а киргизы так и остались в неверии и по этой причине отмежевались от моголов.
Цель такого <длинного разъяснения[526] [следующая] моголы стали сейчас самым окраинным и малочисленным народом. Эти рассказы об их делах никому не принесут пользы, кроме моголов, поэтому я подумал, что предлагать [написание этой “Истории”] уважаемым людям и выдающимся ученым, [значит], поставить их в трудное положение.
Недостаток способностей и отсутствие возможностей не стали для меня препятствием, и я начертал пером слабости на страницах бездарности те события какие было возможно [описать].
В этикете у авторов — извиняться [перед читателями] и обращаться к ним с просьбой, что, мол, если они увидят ошибки и упущения [в сочинении], то прикрыв их полою прощения, постарались бы исправить и не порицали бы [автора]. Но у эгого раба нет смелости просить прощения. Обычно [авторы] говорят. “Если будут ошибки и упущения”, а я точно знаю, /85б/ что [в моем сочинении] сплошь ошибки и упущения, и какое бы возражение [читатели] ни сделали — уместно.
Цель моя — не показ моей учености, а написание воспоминаний, чтобы имена предшествующих могольских хаканов не исчезли бы совершенно со страниц времени. И если понадобится могольским хаканам узнать о своей родословной и о делах своих предков, то они узнают об этом здесь. А о могольских[527] хаканах прошлых времен, которые были до распространения здесь ислама, [в сочинении] не упомянуто [ничего], кроме их имен, потому что неверные, [даже] если они все будут обладать могуществом Джамшида и Заххака, не достойны упоминания. Это люди, которые заслуживают гнева преславного и всевышнего Аллаха. Стих:
Окончание настоящей “Истории Рашиди” произошло в последний день месяца зу-л-хиджжа 952 (3 марта 1546) года в прекрасном Кашмире, <да сохранит его Аллах от несчастий и разрушений>, после того, как прошло пять лет от восшествия на престол сего раба Мухаммад Хайдара б. Хусайн гурагана, известного среди друзей как Мирза Хайдар гураган.
КНИГА ВТОРАЯ
[ВСТУПЛЕНИЕ]
Сей нижайший из рабов божиих Мухаммад Хайдар, известный среди друзей как Мирза Хайдар б. Мухаммад Хусайн гураган, <да простит Аллах его и отца его>, заявляет перед взыскательными, наделенными умом людьми, что в его душе и в мыслях давно утвердилось убеждение, что степень величия славных и высокочтимых летописцев находится на такой высоте, что сей раб не способен даже приблизиться к той вершине, и он подобен глиняному черепку, выброшенному ураганом гордости и волною невежества из реки бездарности на берег неспособности. Так как же он имеет ценность для ныряльщиков в море знаний, обладающих раковинами совершенства, наполненными жемчугом прозы и перламутром стиха! Однако из-за того, что на страницах жизни некоторых могольских хаканов ничего не сохранилось о связанных с ними событиях, [было опасение], что в памяти людей никакого следа от них не останется. Стихи:
По этой причине и, следуя велению [изречения] “Нужда не знает запретов”, [мною] будут описаны, насколько позволит время, некоторые деяния могольских хаканов, из тех, что являются достоверными и изложение которых диктуется необходимостью[528], [подобно тому], как в <прошлые времена высокочтимые летописцы[529] составляли свои произведения на основе предшествующих сочинений, прибавляя к ним то, что из <обители скрытности[530] проявлялось в жилище ясности [в их время].
В период процветания Моголистана там было много ученых и достигших совершенства людей и, вероятно, они писали истории и [другие] сочинения. /86б/ Теперь уже больше ста лет, как нет и следа ни от тех людей, ни даже известий об их произведениях, которые они, возможно, создавали. От всех тех городов и благоустроенных мест не осталось никакого следа, кроме башен н разрушенных крепостных стен в некоторых местах. В ряде городов сохранились некоторые следы от ханака, медресе, мечетей, арок и минаретов, у которых фундамент был каменный — то, что пожелал бог. Байт:
Так как от благоустройства ничего не осталось и так прошло много времени, и весь могольский народ стал степным, то от учености и талантов у людей тоже ничего не осталось, даже слова “ученость” и “талант” стерлись с кромки памяти людей, и суть учености и совершенства была позабыта ими. Мисра:
Нет и исторического сочинения о периоде после принятия моголами ислама, что произошло еще до исчезновения здесь благоустроенности. Ученые Мавераннахра, Хорасана и Ирака в исторических трудах, создаваемых ими для своих правителей, если ход речи касался могольских хаканов, писали о них не более того, что требовало повествование, а на то, что выходило за рамки их рассказа, они не обращали внимания. В числе этих сочинений “Джами ат-таварих”[531] Ходжа Рашидаддина Фазлаллаха, “Та'рих-и гузида”[532] Ходжа Хамдаллаха Мустауфи, “Зафар-наме” Маулана Шарафаддина 'Али Йазди, “Та'рих-и манзум”[533] Маулана 'Абдарразака, “Улус-и арба'а” Мирзы Улугбека и другие — в каждом из них понемногу сказано о деяниях могольских хаканов, однако из этого ничего нельзя узнать цельного.
[516] Каратегин, Каиртегин — местность в долине по среднему течению Вахша, называемому здесь Сурхаб, к северу от Дарваза. Ныне составляет часть Гармской области Республики Таджикистан. (Бартольд, Каратегин, с. 445).
[517] Приведено по Л2 82б; Л3 57а
[518] Добавлено по Л164а
[519] Приведено по Л1 64а
[520] Приведено по Л1 64а
[521] Приведено по Л1 64а; Л2 82б; Л3 57а
[522] Приведено по Л1 64б
[523] Приведено по Л2 83б; Л3 58а
[524] Приведено по Л2 83б; Л3 58а
[525] Приведено по Л1 65а; Л2 84а; Л3 58а
[526] Приведено по Л1 65а; Л2 84а; Л3 58б
[527] Добавлено по Л2 84б; Л3 58б
[528] Приведено по Л2 85а; Л3 59б
[529] Добавлено по Л2 85а; Л3 59б
[530] Приведено по Л2 85а
[531] “Джами ат-таварих” Фазлаллаха Рашидаддина — известный многотомный труд по всеобщей истории и в особенности по истории монголов. Автор его. Фазлатлах Рашидаддин (казнен в 718/1318 г.) — прославленный историк, государственный деятель и врач эпохи иранских Ильханов от Абака хана (663/1265 — 680/1282) до Абу Са'ида (715/1316 — 736/1335) включительно (СВР, т. I, с. 21, № 22). “Суеар-и акалим” — название IV тома “Джами ат-таварих”.
[532] “Та'рих-и гузида” Хамдаллаха Мустауфини Казвини (ум. в 750/1350 г.) — краткая всеобщая история компилятивного характера, написана в 744/1343 г. (СВР. т. I, с. 26, № 29).
[533] Под “Та'рих-и манзум” Мирза Хайдар имеет в виду известное двухтомное историческое сочинение XV в. “Матла ас-са'дайн ва маджма ал-бахрайн”, принадлежащее перу историографа Тимуридов 'Абдарраззака Самарканди.