Стоило Мо Жаню вспомнить об этом, и он почувствовал невыносимую тяжесть в груди. Не желая больше думать об этом, он на несколько мгновений смежил веки. Наконец, взяв себя в руки, он снова открыл глаза и сказал:
— Пойми, Сюэ Мэн, если Наньгун Сы по-прежнему будет настаивать на том, что не признает себя учеником нашего Учителя, то в итоге он лишится последней защиты перед миром совершенствования. В этом случае, когда поход на гору Цзяо подойдет к концу, если Наньгун Сы действительно отвезут в Цитадель Тяньинь для допроса, скорее всего, мы снова сможем увидеть то же неприглядное зрелище.
— Но ведь тогда, после допроса в Цитадели Тяньинь, люди были обозлены из-за того, что та женщина убила так много невинных людей и только поэтому…
— Поэтому, если в чьих-то руках есть нож, он может колоть и резать сколько душе угодно, так, что ли? — Мо Жань опять почувствовал невыносимую тяжесть на душе и не стал озвучивать свою мысль целиком.
В этом мире не счесть людей, которые под знаменем «отстаивания справедливости» совершают ужасные поступки и вымещают свою неудовлетворенность жизнью, внутреннюю жестокость и безумие, давая им выход в подобных местах.
За чаем они поболтали еще немного, после чего Сюэ Мэн заметил, что солнце уже село, и ушел.
Подойдя к окну, Мо Жань достал из потайного кармана в рукаве черный камень. Бросив на него один короткий взгляд, он влил духовную силу в два пальца и, зажав между ними шашку Чжэньлун, в один миг раздробил ее в пыль.
Поднялся ветер, затрепетали листья, и человек перед окном задрожал вместе с ними. Он медленно поднял руку, закрыл лицо и обессиленно привалился к деревянной решетке. Он еще какое-то время стоял так, прежде чем резко развернуться и скрыться в глубине комнаты, полностью погрузившись в ее непроницаемый мрак.
После он еще долго сидел в непроглядной темноте, размышляя обо всем. В конце концов, все эти мысли окончательно сломили его, разорвав в клочья и разрушив до основания всю его уверенность в себе. Теперь Мо Жань и правда не знал, как ему поступить. Он чувствовал, что о некоторых событиях ему все же следовало бы рассказать, но вполне возможно, что в итоге от этого все еще больше запутается и окончательно выйдет из-под контроля.
И что же ему теперь делать?
Он не знал…
Чем больше Мо Жань думал, тем больше не хотел делать что-либо, и от этого лишь сильнее запутывался, боялся и мучился.
Он не мог выкинуть из головы мысли о том тайном злодее, что все время стоял за его спиной.
Думал о Цитадели Тяньинь, почитаемой в мире совершенствования, как божество, в которое можно лишь слепо верить.
Думал о той допрашиваемой женщине с изуродованными ногами.
Словно загнанный зверь он метался по комнате, со стороны напоминая вышагивающего по комнате безумца, на лице которого, словно в театре теней, снова и снова сменяли и поглощали друг друга Наступающий на бессмертных Император и образцовый наставник Мо.
В конце концов, он не выдержал и, толкнув дверь, вышел наружу.
Стояла глубокая ночь.
Чу Ваньнин уже приготовился лечь спать, когда услышал, что кто-то стучится в его комнату. Открыв дверь, он замер в изумлении, увидев стоящего перед ним Мо Жаня.
— Зачем ты пришел?
Мо Жань чувствовал, что балансирует на грани безумия. В любой момент, в любом месте, по его вине могла произойти катастрофа, и это сводило его с ума. Набравшись храбрости, он пришел сюда, намереваясь признаться во всем сразу, но стоило ему увидеть лицо Чу Ваньнина, как все его мужество вмиг испарилось, превратившись в пыль и пепел эгоизма и малодушия.
— Учитель… — после затянувшейся паузы промямлил Мо Жань. — Я не мог уснуть. Можно мне войти и посидеть с тобой?
Чу Ваньнин посторонился, и Мо Жань тут же вошел внутрь, захлопнув за собой дверь. Его волнение было таким сильным, что, хотя он не проронил ни слова, Чу Ваньнин не мог не почувствовать разъедающую его изнутри тревогу.
— Что-то случилось? — спросил он.
Мо Жань не ответил. Он очень долго смотрел на Чу Ваньнина, прежде чем вдруг подошел к единственному окну и плотно закрыл ставни.
— Я... — хрипло и сбивчиво начал Мо Жань. В какой-то миг его голос сорвался, а сердце вдруг захлестнула волна воодушевления, и в этом безумном порыве он выпалил, — я хочу тебе кое-что рассказать.
— Это о Сюй Шуанлине?
Мо Жань отрицательно покачал головой, немного поколебавшись, кивнул, а потом опять покачал.
Отразившийся в его глазах свет свечи напоминал извивающийся ярко-красный язык гадюки, сладострастно облизывающий плошку с воском. Странные тусклые отблески и тени в глазах Мо Жаня, а также смятение и замешательство, легко читаемые на его лице, так потрясли Чу Ваньнина, что он инстинктивно поднял руку, желая дотронуться до его щеки.
Но стоило кончикам его пальцев коснуться кожи Мо Жаня, как тот тут же закрыл глаза, пряча их странное выражение за дрожащими ресницами. Чу Ваньнин видел, как судорожно перекатился кадык Мо Жаня, словно в этот момент его изнутри ужалил скорпион, после чего он поспешно отвернулся и невнятно пробормотал: