После всех тех трудностей, что им пришлось пройти, Наньгун Сы был изнурен до крайности, и сейчас, услышав слова Чу Ваньнина, на тот камень, что давно лежал у него на сердце, словно пролилась кислота, а к глазам подступили слезы.
Быстро опустив голову, он сказал:
— Образцовый наставник, Наньгун Сы никогда не забудет вашей милости.
— Да перестань, я прошу остаться на несколько дней, о какой милости тут может идти речь? — отмахнулся Чу Ваньнин. — Кроме того, я попросил тебя прийти, потому что есть одно дело, которое нам нужно обсудить.
— Образцовый наставник, говорите.
— Я слышал, как Сюй Шуанлинь говорил, что твое золотое ядро развивается по пути насилия[196.2] и в своем развитии склонно к отклонению духовного потока вплоть до одержимости и безумия[196.3]. С этой болезнью тебе стоит обратиться к госпоже Ван, чтобы она тебя осмотрела и помогла тебе.
Наньгун Сы на миг оцепенел, а затем, горько усмехнувшись, ответил:
— Этот порок семьи Наньгун передается из поколения в поколение. Отец уже приглашал Мастера Ханьлиня из Гуюэе, но после осмотра он сказал, что эту болезнь невозможно подавить, и с годами она будет лишь прогрессировать. Если лучший целитель нашего мира опустил руки, разве сможет госпожа Ван найти лучший метод лечения?
— Мастер Ханьлинь тоже человек подневольный и, вероятно, дело не в том, что он не может тебя вылечить, а просто не хочет этого делать, — пояснил Чу Ваньнин. — Между духовными школами накопилось слишком много застарелых обид, и, возможно, столкнувшись с конфликтом интересов, даже прославленному целителю пришлось отступить от некоторых своих принципов. Что же касается госпожи Ван… она действительно обладает очень глубокими познаниями в области подавления одержимого яростью духовного ядра. Пожалуйста, разреши ей помочь тебе.
Наньгун Сы был немного озадачен:
— Но с чего вдруг она взялась изучать этот вопрос?
— …Это просто совпадение. Не задавай лишних вопросов, а просто иди к ней.
После того как, многократно поблагодарив его, Наньгун Сы покинул Павильон Алого Лотоса, Чу Ваньнин не смог удержаться от печального вздоха и еще долго смотрел ему вслед.
Чу Ваньнин не мог не вспомнить того блестящего юношу, который, несмотря на свою дерзость и заносчивость, в хорошем настроении любил посмеяться и делал это так искренне и заразительно, что, казалось, глаза его сияли ярче утренней зари, освещая сердца людей.
Он не знал, когда еще сможет увидеть его таким.
Когда Чу Ваньнин собрался вернуться в дом, неожиданно в ворота опять постучали. Решив, что это Наньгун Сы что-то забыл ему сказать, он сразу сказал:
— Входи.
Двери надводного павильона открылись, но вошел не Наньгун, а Мо Жань с деревянной бадьей в руках. Он чуть замялся на входе, видимо боясь показаться слишком наглым и грубым, после чего, прочистив горло, позвал:
— Учитель.
Слегка удивленный его поведением, Чу Ваньнин спросил:
— Ты по делу?
— Ничего важного. Просто хотел спросить, не хочешь вместе искупаться?
От неожиданности Чу Ваньнин даже поперхнулся. Справившись с кашлем, он удивленно уставился на него и уточнил:
— Где?
Помявшись еще немного, Мо Жань нерешительно предложил:
— В купальне Мяоинь.
— …
В купальне Мяоинь мало того что было множество укромных уголков, так еще из-за поднимающегося от воды густого пара было сложно различить пальцы на вытянутой руке. Можно сказать, что это было идеальное место, чтобы уединиться, делать что угодно и при этом никто ничего не заметит и не заподозрит.
Теперь, когда Мо Жань позвал его пойти туда, чтобы вместе искупаться, Чу Ваньнин не только напрягся, но и подумал, что все-таки этот парень — настоящий бесстыдник.
Между тем потерявший стыд и совесть Мо Жань продолжил:
[196.2] [196.2] 霸道 bàdào бадао — кит. филос.: путь насилия; тирания, деспотизм, жестокость.
[196.3] [196.3] 走火入魔 zǒuhuǒ rùmó цзоухо жумо «воспламенившись, воспылать порочной страстью» — помешательство, одержимость, сумасшествие.