Он хотел жестко трахать его и видеть, как Чу Ваньнин задыхается и плачет под ним, а также пометить своим запахом каждый сантиметр его тела, однако ему приходилось сдерживать себя и терпеть.
Когда в прошлой жизни Мо Жань проделал это с Чу Ваньнином в первый раз, того лихорадило несколько дней. Его бледное лицо с потрескавшимися губами навсегда врезалось в память Мо Жаня.
Теперь он хотел сделать все без спешки. В конце концов, можно же и потерпеть ради того, чтобы в свой первый раз Чу Ваньнин не чувствовал боли и отвращения. Зато впоследствии, занимаясь с ним любовью, он не будет бояться полностью отдаться страсти и разделить с Мо Жанем удовольствие телесной близости.
Однако, похоже, Чу Ваньнин все не так понял.
Мо Жань поцеловал его в лоб и тихо сказал:
— Почему это я не хочу? Что ты себе надумал?
— ...
— Разве ты не видишь, что со мной, — горячее дыхание коснулось виска Чу Ваньнина, влажный голос с хрипотцой прошелся по нервам. — Посмотри, как я возбужден. Неужели после этого ты все еще думаешь, что я не хочу тебя... дурачок?
Чу Ваньнин тут же взвился:
— Еще раз назовешь меня дурачком, я снесу тебе голову! Ты… ты...
Мо Жань поймал его за руку и положил ее на то самое «говорящее» место, после чего все гневные слова просто вылетели у Чу Ваньнина из головы, а перед глазами все поплыло, словно его хватил солнечный удар.
— Вот так, и это все из-за тебя.
В темноте Мо Жань поцеловал его веки, затем опустился к губам и, охваченный восхитительным опьянением, долго упоенно покусывал и облизывал их, не в силах остановиться.
С каждым поцелуем это обоюдное желание становилось все более неудержимым. Их губы и ноги переплелись, тела терлись друг о друга так, что возбуждение нарастало, заполнив сексуальным напряжением всю комнату. Утонув в собственном вожделении, Мо Жань далеко не сразу заметил, что покрасневший Чу Ваньнин упрямо бормочет себе под нос:
— Я тоже хочу... сделать тебе приятно…
Последние слова зависли в воздухе, растворившись в захлестнувшем Чу Ваньнина приступе стыдливости. Мо Жаню показалось, что его душа вот-вот воспарит от счастья, а тело разорвется от неудовлетворенного желания.
Чу Ваньнин все еще держал руку на напряженном члене Мо Жаня. Невольно он почувствовал, как заключенное в нем неутоленное желание распространяется от его ладони по позвоночнику к вмиг онемевшей голове.
Наконец, у него появилась прекрасная возможность воочию оценить свирепость, мощь и величие, заключенные в этом пылающем «орудии убийства», по праву возглавившем мировой Рейтинг*. Какой же он огромный, твердый, обжигающе горячий, напряженный до предела, так что тонкая ткань исподнего с трудом сдерживала его неистовый напор. Теперь Чу Ваньнин был практически уверен, что никогда не сможет вместить в себя нечто подобное...
Кто бы мог подумать, что телесная близость с этим мужчиной способна запросто лишить человека жизни.
Теперь-то до него дошло, что предупреждение Мо Жаня о том, что ему будет больно не просто проявление излишней заботы. Совершенно очевидно, если в него засунуть такую штуку, его просто разорвет.
Но стоило ему подумать о мучениях Мо Жаня, которые он мог бы облегчить, как Чу Ваньнин вдруг почувствовал приступ безрассудной храбрости. Впрочем, возможно, дело было в том, что он являлся одним из тех людей, которые готовы поступиться своим комфортом и терпеть боль ради того, чтобы доставить удовольствие любимому человеку.
Мо Жаня же захлестнуло волной паники. Ему и так трудно было сохранять ясность рассудка, а если еще и Чу Ваньнин будет настаивать на том, чтобы принять его в себя, то вся сдержанность просто сгорит в огне страсти.
Ему ли не знать, что охваченный похотью мужчина — свирепый зверь, не чувствующий меры и не слышащий доводов рассудка, жаждущий только доминировать и обладать.
Крепко прижав к себе Чу Ваньнина, он прохрипел:
— Не делай этого, Ваньнин, ты... ты...
— Ничего страшного, я просто повторю то, что делал ты...
— Нет, — Мо Жаню казалось, что его горло ошпарили кипятком. Еле ворочая языком, он признался, — я не смогу сдержаться.
Чу Ваньнин не понял, что он имел в виду, и удивленно переспросил:
— Почему не сможешь?
Мо Жань мысленно выругался. Он в самом деле больше не мог терпеть. Дыхание на его коже, тихий голос и это тело совсем рядом — все это медленно, но верно плавило цепь, на которую он когда-то посадил свои грешные желания, и грозило спалить дотла его самого.