Сбитый с толку Мо Жань повернулся и удивленно уставился на него.
Бледное лицо Чу Ваньнина в свете луны было похоже на белые лепестки цветка, раскрывшегося навстречу луне. Густые ресницы прикрывали темные глаза, в глубине которых, словно на дне морском, скрывались неведомые ему воспоминания.
— Это было слишком давно, ты, должно быть, уже не помнишь, — сказал Чу Ваньнин, — а впрочем, это не так уж и важно.
Мо Жань не знал, что и сказать. В общей сложности он прожил дольше, чем сидевший рядом с ним Чу Ваньнин. Многие воспоминания сгладились и стерлись из его памяти, так что, возможно, Чу Ваньнин помнил и хранил вместо него в своем сердце то, что он давно забыл.
Сейчас, глядя на его профиль, он не мог не испытывать горькую вину, но был в ней и привкус медовой сладости. Внезапно память подбросила ему образ парчового мешочка, и Мо Жань вспомнил, о чем вчера хотел спросить Чу Ваньнина... почему он так бережно хранит их сплетенные волосы и воспоминания о минутах, проведенных с ним…
В городе Цайде и в озере Цзиньчэн...
Во время Небесного Раскола он пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти его.
Почему?
Раньше он не решался строить настолько смелые догадки, считая, что это было бы слишком дерзко и нагло с его стороны.
Но маленькие открытия последних двух дней раздули греховное пламя в его волчьем сердце.
Почему?
— Учитель.
— А?
Горячая кровь прилила к сердцу Мо Жаня, в горле пересохло от неутолимой жажды, а в глазах вспыхнуло обжигающее пламя желания. Внезапно ему захотелось прямо сейчас придвинуться ближе и поцеловать его, а потом, набравшись храбрости, задать всего один вопрос... я тебе нравлюсь?
В этот момент, когда на этом мече они зависли между небом и землей, он сам вдруг оказался в плену неясной иллюзии.
Словно им обоим удалось, наконец, избавиться от прошлой любви, ненависти, вражды, освободиться от оков этого мира и оказаться в новом — таком же светлом и чистом, как свет луны, пробивающийся сквозь легкие облака.
Мо Жань почувствовал, как нежный саженец в его груди превратился в огромное дерево и теперь, когда его толстые корни глубоко проникли в мертвую землю, воздух наполнился густым запахом плотского желания.
Заметив, что Мо Жань слишком долго молчит, Чу Ваньнин повернул к нему голову и спросил:
— Что случилось?
Мо Жань молчал. У него кружилась голова от невыносимой жажды обнять и поцеловать его, прямо сейчас завладев им целиком и полностью.
Он непроизвольно наклонился вперед и внезапно осознал, что, несмотря на благотворное влияние защитного барьера, Чу Ваньнин переменился в лице, а его плотно сжатые губы побледнели до синевы. Неосознанно скрестив руки на груди, он вцепился побелевшими пальцами в тонкую ткань одежды.
Даже напуганный Чу Ваньнин продолжал держаться и надеяться только на себя.
На мгновение Мо Жань словно окаменел.
Опасный огонь в его глазах погас, превратившись в тлеющие угольки, похожие на фонари рыбацких джонок в ночном море.
Осталась только нежность.
Изначально Мо Жань хотел просто схватить Чу Ваньнина за талию и, прижав к себе, впиться поцелуем в его сладкие губы, но вместо этого он только горько улыбнулся.
Он хотел бы схватить эти холодные руки и согреть их своим теплом, но после небольшой заминки лишь аккуратно накрыл своей ладонью руку Чу Ваньнина с тыльной стороны.
— Ты… — на бледном лице Чу Ваньнина тут же появился яркий румянец, но он быстро опомнился и, не теряя бдительности, хрипло спросил, — что ты делаешь?
Он хотел убрать руку, но Мо Жань не спешил ее отпускать. Чу Ваньнин почувствовал, как его ледяные пальцы утонули в уютном тепле этой горячей и широкой ладони.
— Не нужно всегда полагаться только на себя, — сказал Мо Жань. — Я рядом, и вы можете опереться на меня.