Учитель вытащил сваренные пельмени-ушки и сложил их в чашу, добавил нарезанный зеленый лук, залил молочно-белым бульоном и добавил красное масло чили.
Он уже протянул чашу «Ши Мэю», как вдруг остановился на полпути.
— Все-таки на этот раз я был с ним слишком жесток, – пробормотал Чу Ваньнин.
На какое-то время он замолчал.
— Не надо. Не ходи. Я сам пойду к нему и извинюсь.
Мо Жань застыл в оцепенении, его лицо стало таким же бледным, как душа перед ним.
Раньше он считал, что Учитель такой же холодный и бесчувственный, что сердце его давно замерзло и покрылось коркой льда. Он никогда и подумать не мог, что на самом деле Учитель так заботится о его благе...
То единственное сожаление, что он не может отпустить в этом мире, связано с ним...
…он вернулся, чтобы извиниться.
Лед растаял, вода стала бескрайним океаном.
Мо Жань медленно поднял руку и уткнулся лицом в ладонь.
Его плечи тряслись.
Бездушный как железо? Холодный как железо?
Нет, все не так…
Горло сдавило от рыданий, и Мо Жань упал на колени. Он стоял на коленях перед призраком, который даже не мог его видеть. Мо Жань поставил духовный фонарь у ног Учителя и снова попытался заговорить, но из груди вырвался только хрип. Он мог лишь плакать кровавыми слезами и, в конце концов, сорвался и завыл в голос.
На коленях перед Чу Ваньнином.
Нет, все не так…
На пыльном полу он согнулся в три погибели и ухватился за окровавленный край одежды Чу Ваньнина.
Если сердце Чу Ваньнина из холодного железа, то его — из бездушного черного камня. Все его прошлое — череда недоразумений. Он так сильно ошибался… только…
— Учитель… Учитель, — он весь съежился, сжался в клубок от раздирающей его изнутри боли. — Я так виноват. Умоляю тебя… пойдем со мной… Я умоляю тебя… пойдем домой. Я так ошибался, я такой ужасный человек. Я не виню тебя, я не ненавижу тебя! Это я оступился, я виноват! Если хочешь, можешь бить и бранить меня сколько хочешь. Я никогда не отвечу ударом на удар. Учитель, вернись, и я сделаю все, что скажешь… Я буду почитать тебя, любить тебя, дорожить тобой…
Однако подол одежды Чу Ваньнина в его пальцах был призрачным и зыбким. Казалось, еще мгновение, и он растает в его руке.
В эту минуту Мо Жань был готов сам разорвать грудь и отдать свое сердце, лишь бы услышать, как оно снова бьется в теле Чу Ваньнина. Он хотел бы отдать ему всю свою кровь, лишь бы вновь увидеть краски на этом бледном лице.
Сейчас Мо Жань страстно желал сделать хоть что-то, чтобы исправить свои ошибки.
— Учитель, — он больше не сдерживал рыдания. – Давай начнем все сначала, ладно?..
Перед Пагодой Тунтянь, под той цветущей яблоней...
Уважаемый Наставник, который всем своим обликом напоминал ласкового белоснежного кота, поднял голову и лениво приоткрыл глаза феникса. На верхних ветках несколько цикад запели свою песню. Перед ним стоял юноша и улыбался.
— Господин бессмертный! Господин бессмертный, я так долго наблюдаю за вами. Почему вы меня не замечаете?
В мгновение ока пролетели двадцать лет, две жизни.
Все ушло.
Он действительно наглец и бесстыдник, волчонок с волчьим сердцем[104.3], раз все еще смеет просить…
[104.3] [104.3] 狼子野心 lángzǐ yěxīn ланцзы есинь “у волчонка сердце волка” - обр. в знач.: волчья натура, неукротимый, неисправимый, трудновоспитуемый человек; указывает на коварные замыслы, злые намерения.