Кота вот заведу. Черного и лядащего, злого ко всем. А ко мне одной — снисходительного.
С этой мыслью я и провалилась в сон.
Глубокий, что ямина. И я лежала в этой ямине, не способная пошевелиться. Я дышала и слышала, как из груди с присвистом вырывается воздух. Я ощущала тяжесть земли надо мной. И цепи, что плотно спеленали мое тело.
Влажно.
Сыро.
И не страшно. Я должна была бы испугаться. Любой нормальный человек испугается, а я просто лежу. Я… привыкла?
Или не я?
Я пытаюсь сказать что-то, но губы склеились, спеклись кровью. Разодрать их сил нет. Сил вовсе почти не осталось, и конец близок. Надо бы смириться.
Надо бы отпустить.
Кого?
Не знаю.
Из ямы меня выталкивает силой прежде, чем я успеваю толком понять, где же нахожусь. И я снова лечу, но уже вверх.
Небо синее.
Ясное.
И поляна. Обыкновенная, пожалуй. Или почти обыкновенная? Травка чересчур уж зеленая. В ней — маргаритки да одуванчики. Над ними поднимаются тонкие стебельки икотника. Облетает хрупкий белый цвет пастушьей сумки, падает в раскрытые бутоны вьюнка. Луг… не поляна, луг. Сырой, низинный, какие бывают при реке либо ручьях, там, где вода близка. И ноги мои тонут в земле. Я… иду.
Куда?
К дубу, что высится мрачною громадиной. Какой он… слов нет. Сколько ж лет стоит? Сто? Двести? Пятьсот? Метров пять в обхвате. Или даже десять? У меня глазомер такой вот, женский, глубоко приблизительный. Главное, что этот дуб заслоняет все-то, что за ним находится.
Но я знаю, что мне надо.
К нему.
Туда, где древо продавило землю, пусть даже опиралось оно на корни свои. Они выныривали из земли, скрываясь в жирной травяной зелени. За один я едва не зацепилась. Толстенный, с мою ногу, змеею выглянул и змеею же ушел ниже.
Иду.
Спешу.
Пока сон не закончился, потому как жених женихом, невесты тоже стороною, но мне очень надо… не знаю, что именно, но надо.
Тень дуба падает на плечи. И становится даже холодно. Это наверное я там, в яви, окно закрыть позабыла, а лето летом, но ночи порой студеные. Главное, что я вполне себе отдаю отчет, что нахожусь во сне. И все вокруг, то ли игра воображения, то ли ментальная проекция. Второе вернее. Не мой профиль, конечно, но в пользу этого свидетельствует и моя отстраненность, и это вот желание до корней дуба добраться.
И добираюсь.
На последнем шаге спотыкаюсь и, не удержавшись на ногах, падаю. Аккурат руками траву приминаю. А в нос лезут пушистые шапки клевера. Огромные какие… меж ними мелькает что-то.
Хвост змеиный?
Так и есть.
Я змей не боюсь. Они, если подумать, куда людей безобиднее. Да и в краях наших, если кто и водится, то большею частью ужи безобидные. Но то была гадюка. Она медленно выползла из травы, позволив разглядеть бурое жирное тело свое.
— Здравствуй, — сказала я, глядя в белесые змеиные глаза.