— Да не стесняется он, — мэр появился незаметно, а главное, пухлый такой, домашний с виду, а ступает так, что и рысь не услышал. Вон как нервно ухом дернул. — Не может.
Рысь заворчал предупреждающе.
— Не скалься, — Марк Иванович протянул мне тарелку. — Вот… время раннее, но сейчас омлет сделают. А пока можно.
Крохотные, на один укус, бутерброды с красной рыбой.
Сыром.
Еще чем-то, зеленым и воздушным, наверняка вкусным. Да, жизнь определенно налаживалась.
— Зареслав, — указал на рыся Марк Иванович. — Старший брат Мира.
Ворчание сменилось вздохом и рысь растянулся на полу, пристроив косматую голову на лапы.
— А разве… извините, что не в свое дело лезу. Наверное. Просто…
— Свое, не свое… много с тобой такого рядом, что тут и не поймешь, свое или нет. Суженую он утратил. Давно уж…
Рыся захотелось погладить.
Неразумное желание гладить хищника, даже если он грустным выглядит, поэтому руки я заняла бутербродами.
Марк Иванович задумался и лицом потемнел.
— Через год после того, как моя… — и рукой грудь погладил. — Несчастный случай…
Еще один?
Затыкаю вопрос очередным бутербродом. Крохотные. Удобно. Жую и молчу. А тут и кофий подоспел. Мэр подал крохотную чашечку.
— Маверик лучше варит, но он занят пока.
Ничего. Мне и так сойдет. А вспоминая тело Розалии, как-то даже не тянет отвлекать Маверика от его занятия.
— Через год… нам бы подумать, но… — он покачал головой. — Я тогда крепко не в себе был. И Свята маленькая. Кошмары её мучали, а Цисковская утверждала, что это просто стресс. Маленький ребенок, мать потерял. Я и сам потерялся вот. Тогда чудом… князь спас. А тут еще и это. Смутно помню историю. Правда. Извини Зар.
Рысь снова вздохнул.
— Что произошло? — я все же опустила руку и коснулась жесткой шерсти. — Извините, это не из любопытства… не из праздного. Просто… не уверена, что помогу…
— Вряд ли, — Мирославу тоже не спалось.
Или он вовсе не ложился?
Вон, глаза запали. И черты лица резче сделались, и одежда вчерашняя, мятая. Стало быть, не ложился. А пахнет от него лесом.
— Чудо, что он вовсе жив.
Рысь заворчала, но не зло, как-то… словно извиняясь за то, что все-таки жив.
Я протянула ему бутерброд, который с рыбой. А он привстал, потянулся и, понюхав, осторожно взял подношение. А за ухом я его чесать не стала.
Вдруг да обидится?
— Василиса её звали. Сам отыскал, без ведьминой помощи… учиться уехал тогда. Поступил. И снова сам… он умный. И талантливый. Умнее меня.
И талантливей, наверное. Оттого и горько. А еще Мирославу стыдно, что беда случилась не с ним. Он ведь хуже, во всяком случае сам так думает.