— Тоже выбор… душа… цена… каждый платит, но не каждому плата по плечу. Это все они… отравили… принесли то, дурное.
— Кто?
— Чернорясые. Они… положили… я… подле источника жила. Дом мой тут стоял. Они меня… в доме, с домом… моя сила, та сила, смешались, сплелись.
И тут княжич угадал.
— Каждому по делам его…
— Если я заберу ту вещь, то… он поправится? Источник?
— Не знаю, — пусть не сразу, но ответила Любава. — Давно уже вместе… сошлись… коль сумеешь, то пробуй.
Попробую.
Или нет.
Подобные вещи, они ведь не для таких, как я. Но я попробую. Потому как и той вещи, чем бы она ни была, тут плохо. Наверное.
Ладно.
Тут не то, чтобы разобрались, скорее ясно стало… ну, кое-как.
— Скажи, — время у нас еще есть, только покалывает под сердцем беспокойство. Свята… она же там, наверху. Жива ли? И если нет… и чем я ей помогу? То-то и оно. Но разум — одно, а сердце — другое. — Я смогу как-то на эту воду… не знаю, повлиять? Или помочь человеку, если ему помощь нужна? Или… не человеку?
— Нет, — ответила Любава. — Каждому… по делам его…
— А дети? Младенцы почему умирали? Мне так сказали, что… они умирали. Те, которых приносили сюда. Больных.
— Больному плохо. Взрослый боль телесную потерпеть может по-за ради того, чтобы выздороветь. А дитя от боли бежит… и душа его в теле держится некрепко.
Вот и получается, что…
Милосердие?
Источник не убивает. Он отпускает эти души. Только понять такое, принять тяжко.
Потом разберусь.
Щеки ведьмы бледнеют. И сама она прикрывает глаза.
Время.
Почти иссякло время.
— Род Афанасьев. Ты от него? А потом что? Кто пришел на твое место?
— Дочь… сила… позвала… потянула…
— Ты с ней говорила?
— Со всеми.
— Но…
— Выбор…
— Тогда… кто я?