— Вот и неси себе, — я вытянула ноги.
Может, платье себе купить? Не свадебное, и не для того, чтоб на работу ходить, хотя я и не ходила в платье. Зачем, когда форма имеется? Но скорее уж так, для души.
И сережки.
Кроссовки новые, взамен Святой испорченных. Краска начала трескаться, шелушиться и облазить, причем вместе с покрытием, а потому мои кроссовки теперь выглядели… не особо так.
Впрочем, сама мысль о том, чтобы потратить деньги вызывала дискомфорт.
Определенно.
Нет, эти, Мирославом принесенные, я тратить не стану. Другие есть. Те же подъемные. Или скопленные, хотя… в общем, разберусь.
— Злишься, — с пониманием произнес Гришка. Вот ведь. В прошлом я и вправду верила, что он меня понимает. И что все остальное — лишь неудачные обстоятельства. Со всеми ведь такие приключаются. — И имеешь право… и я много думал о нас. О прошлом. О том, могло бы все быть иначе…
И выразительно замолчал, уставившись на меня проникновенным взглядом.
Ту, прошлую меня, пробрало бы.
До печенок.
До слез.
А тут ничего, сижу и тоже на него пялюсь.
— Чего тебе надобно-то? — поинтересовалась я, когда игра в гляделки наскучила.
Гришка моргнул.
— Прощения попросить.
— Так проси.
Он запыхтел, явно рассчитывая на иное обхождение.
— Прости меня… за все прости.
— Простила, — я решила быть великодушной. Да и на самом деле… было и прошло. Оба хороши. — Все?
Не все.
И это вот прощение. И эти слезливые причитания, взглядами сдобренные, они часть чего-то большего.
— Гишаня, — я знала, что он терпеть не может, когда имя коверкают, особенно вот так. Гришаней его именовал первый начальник, человек простой, безродный и безсильный, но поставленный над родовитым и образованным Григорием. И теперь вот щека дернулась, едва заметно, но все же. И я не отказала себе в мелком удовольствии повторить. — Гришаня, ты, вроде, взрослый человек… понимать должен, что я тоже взрослый человек. Было у нас? Было. Прошло? Прошло. Ты меня сперва выставил из дома, потом с работы, а теперь явился вот и поешь о великой любви и ошибки. Думаешь, я и вправду поверю?
— Раньше поверила бы, — он как-то разом преобразился, стряхнув обличье слегка растерянного смущенного мужчины, который зрел-зрел и дозрел-таки до понимания, где его истинная любовь обретается.
— Раньше — да. Но вот… поумнела.
— Сила, — со знанием произнес Гришка. — Она тебе ума прибавила.
— Или опыт.
— Да ладно… я помню, какими телячьими глазами ты на меня в кабинете смотрела. Если бы свистнул, побежала бы…
Стиснула зубы. И попыталась понять. Побежала бы? Если бы он говорил иначе. Мягко, с душой, как умеет… может, не сразу. Я все-таки гордость какую-никакую имела. Но вот если бы он остался рядом. Если бы… день за днем встречались.
И его печаль.