— Без разницы. Да, есть некоторые обряды, которые к определенному времени приурочены, — моя речь её успокаивает. Вот бы еще мне уверенности. — Но на самом деле таких немного.
Слова заговора слетают с губ.
И руки Марики сами тянутся к воде. Пальцы касаются её, почти не тревожа. Она не вздрагивает, когда одноразовый ланцет пробивает кожу на пальце. Крови нужно пара капель, и вода их получает.
Вода…
Она всюду. Она знает… и путь откроет. Ну же… замыкаю заговор силой, и свечи вспыхивают, вытягиваются тонкими огоньками.
Дрожат.
Но держатся.
Вода же в тазу темнеет. Стало быть, есть на Марике заклятье, лежит, никуда-то не делось за годы. Да и не выдумка все, как оно частенько бывает.
— Теперь смотри, — я гляжу на эту воду, пытаясь уловить хоть что-то.
Без толку.
То есть идет ниточка, тянется на крови от Марики в… никуда? В воду темную, зеркальной гладью обернувшуюся, будто бы там, за нею, за чертою тот, кто…
Князь?
Он ли… в могиле сырой лежит…
Прикусываю губу. И смотрю. Вместе с Марикой. Собственная сила уходит вглубь водную ли, зеркальную, уже и не понять, какую именно. А оттуда, из темноты, поднимается лицо…
Лицо…
Белое пятно.
Узкое.
Изможденное.
И я пытаюсь разглядеть черты его, но не выходит, будто все еще оно там, под толщею водной. И не дотянуться, не добраться. Марика, резко выдохнув, наклоняется к самой воде и задевает таз, вроде бы легонько, но темная вода выплескивается на пол.
Гаснут, обрывая нить, свечи.
И тот, в воде, рвется навстречу, он вдруг открывает глаза, которые и вправду золотые. А после зеркало, самое обыкновенное, найденное тут же, трескается.
Марика отшатывается от него.
Она упала бы она на пол, но я успела подхватить. Сердце её колотится пойманной пташкой. И губы Марика то и дело облизывает. Взгляд у неё безумный. И на щеках румянец.
— Почти, — она заговаривает первой. — Почти получилось!
Да? Мне казалось, что ничего-то у нас не вышло.
— А раньше? Так было?
— Раньше просто голова болела. А теперь я его услышала! Услышала его!
— И что он сказал?
Марика ненадолго задумывается.
— Помоги, — выдыхает. — Это он сказал. Помоги… заблудился. Да! Заблудился! А вот имени — нет. Вот… бестолочь. Мог бы и назвать.