– Как потребуется – обращусь, – сухо отрезал Тарве, резко переводя разговор на другое, – лучше расскажи про мать питонов. Ночью мне пришли в голову кое-какие вопросы. Только коротко.
– А детали и не важны. Ей больше ста лет… дочь хуторянина. Узнав, что у дочки бесполезный для него дар, отец отдал ее в бродячий цирк. Оттуда она через несколько лет ушла с купцом, и с тех пор кочует по империи, мастерски меняя личины. Дознаватели, раскапывающие ее прошлое, сверили сотни нераскрытых дел и начали проясняться тайны исчезновения целых состояний и загадочная гибель их хозяек. Пару раз ее ловили… одним из счастливчиков был Латрен, главный дознаватель из небольшого городка. По несчастью, знакомый тебе Эстебан очень на него похож… и уже тронувшаяся умом иллюзионистка сразу же его приговорила. Не сейчас, это было более трех лет назад, но яд, совершенно случайно, достался его жене.
– Вот тьма…
– Жаль конечно… хотя она была откровенной дрянью и он собирался расторгнуть союз. Но мы понимали, что целились в него, потому и спрятали на острове.
– Доброе начальство.
– Она казалась вездесущей, и рисковать никто не хотел. Кстати, теперь он нам за это благодарен.
– Пусть благодарит меня, – позволил Грехем.
– Он бы благодарил, – хмуро сообщил принц, и, не желая лгать, добавил, – но пока ненавидит за ту боль, какую ты ей причинил. Даже мне было жаль… мы смотрели по шару.
– И Мэри смотрела?
– Они с Тером были там.
– Значит она меня никогда не простит… – Тарве уронил вилку и отвернулся, скрипнув зубами.
– Она даже мать простила… хотя та очень постаралась. Как мы потом поняли, боялась за всех, кто на поводках.
– Ну и зря… я не убийца и не палач, сто раз ей говорил. Там все наказания были шутливые… к примеру, три минуты лаять по-собачьи. Но совсем без условия оставить их нельзя.
– За два дня ты уже столько раз перевернул мои представления о себе с ног на голову… что не скоро улягутся. Ладно, последнее о иллюзионистке. Тридцать лет назад у нее родились близнецы… и стали ее кумирами. Их отец вскоре скончался… оставив юной на вид жене очередное состояние и она со всем жаром принялась кормить и баловать малюток. Ну и получила… двух упитанных, но грубых и ленивых эгоистов. А когда спохватилась и начала нанимать учителей, было поздно. Учиться они ничему не желали. Неизвестно чем она купила их согласие на поездку в лицей… но оттуда они вернулись злыми и обиженными. Семнадцатилетних невоспитанных поросят едко высмеяли однокурсники. И жестоко за это поплатились… но дальше ты знаешь. А она, немного посидев в башне, сбежала и приступила к спасению кровиночек. Довольно скоро пройдоха знала, где они сидят и что никто отсюда никогда не сбежал. Ей нужны были знания о порталах и она мгновенно очаровала портальщика. Это легко если можешь сделать себе любую личину. А потом много лет упорно работала, поймала в плен известного алхимика, посадила в потайной комнате подвала и заставила варить для себя запрещенные зелья. К примеру, подчинения. За городом у нее был хорошо защищенный замок и туда она приезжала мрачным стариком, привозившим с собой только верных секретарей. И уезжал старик вместе с ними. На самом деле она собирала сначала строителей, оборудовавших в старинных подвалах спальни и мастерские, потом – гранильщиков. Ей нужны были камни, много камней для мощного портального амулета.
– Вот теперь я все понял… скажи только, она всех убивала, эта гадина?
– Нет, считала это накладным. Просто поила зельем, стирающим часть памяти, и выпускала где-нибудь на дороге. Подальше от замка, разумеется. Но тех, кого считала врагами – не щадила. Троих шутников достала через девять лет. Ну готов? Идем.
В стакане властвовали сумрак и сыроватая прохлада, солнце достигало его дна только к середине дня. Напарники встали на красный портал и оказались в первом стакане, единственном, откуда имелся путь наверх.
Точнее, узкая лестница, вырубленная в почти отвесной стене. Взбираться или спускаться по ней следовало с особой осторожностью, хотя жизни путников защищал установленный в начале тропы охранный амулет, останавливающий падение. Однако, защищая жизнь, он вовсе не заботился о целости костей и не избавлял от огромных синяков и шишек.
– Самое мерзкое место в этом лабиринте, – буркнул Тарве, ступая на лестницу и изумленно оглянулся, ощутив, как рука принца тянет его назад.
– Ты прав, и мы по ней не полезем.
Дагельт спокойно прижал звезду к незаметной для других отметине и перед ними открылась дверь в новый проход.
– Не думал же ты, что монахи будут карабкаться по лестнице каждый раз, как понадобится вытащить из стакана обессиленного или раненого ссыльного?
– Я про это не думал… но видел однажды как выбираются из стакана питоны… и решил, что это часть испытания. Не можешь лазить по лестнице – сиди в монастыре.
– И это тоже… но некоторые упорные бродят до тех пор, пока не начинают падать в голодные обмороки. А ведь каждый мог бы, прежде чем ступать на лестницу, прихватить с собой хотя бы несколько сухарей и горсть изюма.
Тоннель привел их к небольшой клети подъёмника, какие стояли почти на всех башнях, и вскоре напарники уже плавно поднимались вверх, с удобством сидя на широкой скамейке.
Двери распахнулись в небольшой комнатке, обитой светлым деревом и Тарве сразу сообразил, что прежде в этой части крепости никогда не был. В тех помещениях, где жили узники, все, от пола и стен до мебели и утвари имело присущую лишь монастырям и тюрьмам простоту и неприхотливость. Там не было ни ковров, ни занавесей, ни нарядных диванчиков и стульев в комплект.
– Кто тут прибыл? – в резко распахнутую дверь ворвалось несколько магов, но Грехем узнал только одного из них, Корса.
– Я, – Дагельт показал сверкнувшую ярким светом звезду, – путь восстановился?
– Нет, – серьезно отчитался монах, – А Тарве? Мы его потеряли.
– Он со мной, полная амнистия. Спас меня вчера… но освобожден не за это.