Читать книгу «Самгук саги Т.1. Летописи Силла» онлайн.

Осенью, в седьмом месяце, три дня [продолжался] большой пир. Указом танского императора Чигён и Кэвон были назначены военачальниками (чангун) для отправки на Ляодунское дело (т. е. на войну против Когурё), поэтому ван тотчас же Чигёна произвел [в чин] пхачжинчхана, а /202/ Кэвона — [в чин] тэачхана. И еще указом императора тэачхан Ильвон был назначен походным военачальником (юнхуй чжанцзюнь). Ван повелел, чтобы этот указ был принят во дворе [перед] дворцом, а затем отправил тэнама Чип Хансе в Танское государство для поднесения даров. [Император] Гаоцзун повелел, чтобы Лю Жень-юань и Ким Интхэ последовали дорогой из Пирёль[573], а нашим [силланским] войскам собраться и следовать двумя путями через Тэгок и Хэгок[574], чтобы встретиться в Пхеньяне. Поэтому осенью, в восьмом месяце, ван с тридцатью военачальниками (чангун), в том числе с тэгакканом[575] Ким Юсином и другими, выехал из столицы, а в девятом месяце прибыл к павильону (чжон)[576] крепости Хансан, где стал ожидать князя Инь (Иньгун, т. е. Ли Цзи). Зимой, 2-го числа десятого месяца, Иньгун прибыл [в место, находившееся] на расстоянии двухсот ли к северу от Пхеньяна. Посланный им правитель (староста) деревни Идонхе тэнама Кансим и восемьдесят всадников киданьской конницы через крепость Ачжинхам прибыли в Хансан с письмом, в котором (Ли Цзи) торопил прибытие [наших] войск. Согласно ему (письму) великий ван 11-го числа одиннадцатого месяца прибыл в Чанги, но здесь узнал, что Иньгун уехал [домой], поэтому войска вана тоже повернули обратно. Тогда [ван] присвоил Кансиму чин кыпчхана и выдал пятьсот сок зерна (проса). В двенадцатом месяце /203/ умер министр-чунси Мунхун. Танский начальник крепости (лючжэнь чжанцзюнь) Лю Жень-юань передал повеление Сына неба о том, чтобы [силланские войска] оказали помощь в походе на Когурё, и одновременно о даровании вану вымпела великого военачальника (дачжанцзюнь).

Весной пришли и заявили о покорности [представители] Ама. Вонги и Чонтхо посланы в Танское государство. Чонтхо остался там на пребывание, а Вонги возвратился с императорским указом о том, что впредь воспрещается преподносить женщин. В третьем месяце пхачжинчхан Чигён назначен министром-чунси. [В это же время] учреждена область Пирёльхоль, правителем (чхонгван) ее назначен пхачжинчхан Ёнмун. Летом, в четвертом месяце, комета прикрывала Небесный Корабль.

12-го числа шестого месяца «заместитель великого умиротворителя Ляодунского округа (дао) и заместитель главнокомандующего походной армии Ляодуна, а по совместительству великий умиротворитель и командующий армией Унчжинского округа, ревизор — министр правой руки, старший столп государства (шан чжуго), телохранитель наследника, муж — основатель Лочэньсянского уезда» Лю Жень-гуй с императорским указом и находившимся при Танском дворе [в качестве заложника] Ким Самгваном прибыли в [порт] Танханчжин. Ван предложил каккану Ким Инмуну отправиться туда /204/ для встречи его (Лю Жень-гуя) с большой церемонией. Договорившись с [Ким Инмуном], сановник правой руки (юсян) [Лю Жень-гуй] оттуда направился на Чхонган. 21-го числа [этого месяца] тэгаккан Ким Юсин назначен главнокомандующим (тэчхонгван) [частями] Тэдан (Большого знамени), а какканы Ким Инмун, Хымсун, Чхонжон, Мунчхун, чапчхан Чинбок, пхачжинчхан Чигён, тэачханы Яндо, Кэвон, Хымдоль — командирами (чхонгван) [отдельных отрядов] Тэдан. Ичханы Чинсун <некоторые пишут Чинчхун> и Чукчжи назначены начальниками [охраны] столичных ворот (павильонов чон). Ичхан Пхумиль, чапчхан Мунхун и тэачхан Чхонпхум назначены командирами [отрядов] Квидан, ичхан Интхэ — начальником (чхонгван) округа Пирёль, чапчхан Кунгван, тэачхан Тою и акхан Ёнчжан — командирами (чхонгван) подвижных отрядов области Хансон, чапчхан Сунсин, тэачхан Мунён, ачхан Поксе — командирами (чхонгван) подвижных отрядов области Пирёльсон, пхачжинчхан Сонгван, ачханы Чансун и Сунчжан — командирами подвижных отрядов области Хасо, пхачжинчхан Ыбок и ачхан Чхонгван — командирами отрядов /205/ Содан, ачханы Ильвон и Хынвон — командирами [отрядов] Кегымдан. 22-го числа [командующий войсками умиротворения] из Административного города (т. е. Унчжина, где находились танские войска и администраторы) Лю Жень-юань прислал квигана Ми Хиля, чтобы сообщить о том, что сдались двенадцать когурёских крепостей двух округов — Тэгок... Хансан[577]. Ван отправил ильгильчхана Чингона, чтобы передать свои поздравления. Инмун, Чхончжон, Тою во главе войск семи округов — Ильсончжу и других, а также области Хансон направились в расположение танской армии. 27-го числа ван [тоже] выехал из столицы, чтобы отправиться к танским войскам, но 29-го числа, когда вышли все командующие колоннами [войск], ван вынужден был задержаться в столице из-за нервной болезни [Ким] Юсина. Инмун и другие, встретившись с Иньгуном (Ли Цзи), двинули (вместе) войска под гору Ёнюсан[578] <Ёнюсан расположена в двадцати ли к северу от нынешнего Согёна[579]>. Осенью, 16-го числа седьмого месяца, ван проследовал в область Хансон (чжу) и отдал военачальникам приказ пойти на соединение с великой (танской) армией. Мунён и другие встретили когурёские войска в Чичхонской равнине и, вступив в сражение, нанесли им тяжелое поражение. [Затем], 21-го числа девятого месяца, соединившись с великой (танской) армией, окружили Пхеньян. Когурёский /206/ ван сначала выслал Чхон (Ён) Намсана[580], чтобы он передал Иньгуну (т. е. Ли Цзи) о желании сдаться [на милость победителей]. Таким образом, Иньгун возвратился в Танское государство, взяв с собой [когурёского] вана Почжана, его сыновей Покнама и Токнама, ближайших слуг вана, а также свыше двухсот тысяч человек [прочего] населения. Вместе с Иньгуном [в Китай] поехали каккан Ким Инмун и тэачхан Чочжу. За ними также последовали Интхэ, Ыбок, Сусе, Чхонгван и Хынвон. Перед этим, когда великая (танская) армия умиротворяла Когурё, ван выехал из Хансона и направился в Пхеньян, но, когда по прибытии в Хильчхаян узнал о выезде [из Пхеньяна] всех танских военачальников, вернулся в Хансон.

Зимой, 22-го числа десятого месяца, [в ознаменование победы Ким] Юсину пожаловано звание великого (тхэ) тэгаккана (высочайшего военачальника), Инмуну — звание тэгаккана, а всем остальным военачальникам, имевшим чин ичхана, — звание каккана, а всем, кто чином ниже сопхана, произведено повышение на одну степень. Младшему предводителю (согам) отряда Тэдан Пондыку, наиболее отличавшемуся в Чичхонском сражении, младшему предводителю (согам) войск области Хансан Пак Кёнхану, имевшему первостепенную заслугу за убийство военачальника (кунчжу) Сультхаля внутри крепости Пхеньян, а также хыкакнёну Сон Гыку, наиболее отличившемуся в сражении у крепостных ворот Пхеньяна, [ван] пожаловал чин ильгильчхана, /207/ и им выдано по тысяче соков риса (неочищенного). Начальник отряда Содан (Содан данчжу) Ким Донсан, наиболее отличившийся в сражении внутри пхеньянского военного лагеря, был пожалован [чином] сачхана и получил [в награду] семьсот соков риса. Солдату (кунса) из Намхансана Пукко, имевшему наибольшие заслуги за сражение у северных ворот Пхеньяна, пожалован чин сульгана[581] и выдана тысяча соков проса. Солдату Куги из Пуяна, имевшему первейшие заслуги за сражение у Южного моста в Пхеньяне, пожаловали титул сульгана и выдали семьсот соков проса. Житель Пирёльхоля — Сэхваль, «подменяющий солдат» (какунса)[582], имел наибольшие заслуги за сражение у малого города (цитадели) Пхеньяна, [поэтому] ему пожаловали титул когана[583] и выдали пятьсот соков проса. Младший предводитель (согам) войск области Хансан (чжу) Ким Сангён, имевший наибольшие заслуги среди погибших в Чичхонском сражении, [посмертно] пожалован чином ильгильчхана, и [его семье] выдана тысяча соков риса. Сачхан Курюль из Асуля во время Чичхонского сражения пробрался под мостом и, перейдя через реку, внезапно вступил в бой с врагами и одержал крупную победу, но так как он рисковал по собственной воле без [соответствующего] военного приказа, то, несмотря на выдающийся подвиг, ему не было выдано награды. Обиженный, [он] хотел покончить с собой, но окружающие удержали его и не дали умереть. 25-го /208/ числа, когда на обратном пути [домой] ван приехал на (почтовую) станцию (ёк) Ёктоль, куквонский наместник (сасин)[584] тэачхан Ёнчжан в частном порядке для вана и сопровождающих его лиц устроил угощение и развлечения. Сын нама Кинчжу, пятнадцатилетний Нынан, исполнил танцы Кая[585]. Увидев его изящные движения и их истинную красоту, ван позвал его к себе, погладил по спине, предложил вина из золотой рюмки и щедро наградил шелками. 5-го числа одиннадцатого месяца ван вернулся в столицу, взяв с собой семь тысяч когурёских пленных. 6-го числа окруженный своими гражданскими и военными слугами, [ван] посетил алтарь Основателя и произнес: «Покорно следуя мудрым предначертаниям [наших предков, мы] подняли вместе с великими Танами войско справедливости, чтобы наказать Пэкче и Когурё. Теперь исчадие зла (т. е. главный виновник) повергнуто своими преступлениями, и наше государство вступает в полосу великого спокойствия. Духи, [снизойдите и] слушайте это!»

18-го числа выдано за погибших на службе чиновников [их семьям] по 1 [586]... кусков шелковых тканей при чине старше согама, а ниже — по двадцать кусков. В двенадцатом месяце [возник] пожар в храме Енмёса [587].

Весной, в первом месяце, буддийский священник Синхэ сделан «великим советником по делам управления» (чонгван тэсосон). Прибывший в [Силла] танский священник /209/ Фа Ань (Попан) передал повеление Сына неба о [необходимости] доставить магнитный железняк.

21-го числа второго месяца великий ван собрал всех своих слуг (сановников) и указал: «В прежние годы Силла притесняли с двух сторон: то нападали с севера, то вторгались с запада, и не было ни одного спокойного года — опаленные солнцем кости [погибших] воинов заполняли поля и равнины, а у дальних границ валялись отделенные (друг от друга) тела и головы. Скорбя о народных страданиях, наш родитель (предыдущий ван) позабыл о драгоценной особе государя (владетеля тысячи колесниц) и переправился морем в Серединное государство и направился к пурпурному (императорскому) дворцу, чтобы просить о [присылке] войск, так как его заветным желанием было умиротворить оба государства (Пэкче и Когурё), навеки положить конец холодящим [душу] сражениям, наказать наших исконных недругов и сохранить жизнь оставшегося народа. Хотя Пэкче умиротворили, но не было еще уничтожено Когурё, поэтому я (недостойный человек) продолжил завещанное нам дело и, наконец, исполнил мудрое предначертание [предков]. Теперь оба врага усмирены, повсюду царит величайшее спокойствие. Те, кто совершил ратные подвиги, уже вознаграждены, а души погибших на войне уже успокоились в потустороннем мире. Блага нашего сострадания не коснулись лишь тех, кто заточен в темницы, и поэтому они несут на себе бремя цепей и страданий, ибо их еще не коснулись происшедшие перемены. При мысли об этом нам не доставляют успокоения ни сон, ни яства. А посему можно огласить во всем государстве амнистию. До /210/ рассвета 21-го числа второго месяца второго года Цзунчжан[588] все находящиеся сейчас в тюрьмах, за исключением приговоренных к смерти за пять мятежных убийств[589], должны быть отпущены на свободу независимо от величины преступления. Для лиц, которые получили прощение во время прежних амнистий, но попали в руки властей за новые преступления, сохранить действие старой [амнистии]. Воры получают только личную свободу (без снятия материальной ответственности по возмещению краденого), но если у кого не окажется имущества для возмещения, то не устанавливать сроков для возмещения (т. е. освободить от этого). Если кто из народа по бедности взял в долг чужое зерно, то в тех местах, где плохой урожай, освободить целиком от уплаты процентов, и основного долга, а там, где в этом году хороший урожай, следует возвратить только основной долг, но не следует выплачивать процентов. Соответствующим чинам (управлениям) привести в исполнение [настоящий указ] до 30-го числа сего месяца». Летом, в пятом месяце, голодало население трех округов: Чхончжона, Пирёльхоля, Какёна, поэтому ему была оказана помощь из [государственных] складов. Кыпчхан Ки Чжинсан и другие были посланы к Танскому двору для преподнесения двух ящиков магнитного железняка. Затем были отправлены также каккан Хымсун и пхачжинчхан Яндо, чтобы принести извинения танскому императору[590]. Зимой приезжал танский посол с императорским указом и уехал вместе с сачханом Ку Чинчхоном, мастером по выделке арбалетов. /211/ Когда ему приказали сделать арбалет, то стрелы (от него] пролетели только 30 по. Император, спрашивая его, сказал: «[Я] слышал, что арбалеты, сделанные в вашем государстве, поражают на [расстоянии] 1000 по, и чем объяснить, что теперь он стреляет едва только на 30 по». Ответ гласил: «Очевидно, тем, что материал нехорош. Если взять материал из нашей страны, то [может быть] можно будет изготовить такой». Тогда Сын неба снарядил посла, чтобы раздобыть материал, и сразу же [из Силла] был послан тэнама Покхан, доставивший дерево. Тотчас же приказали изготовить новый арбалет, но он тоже стрелял лишь на 60 по. Когда спросили причину этого, [Ку Чинчхон] ответил: «Ваш слуга также не может узнать, чем это вызвано. Возможно оттого, что, когда перевозили дерево по морю, оно пропиталось влагой». Сын неба усомнился в истинности этой причины и обвинил его (мастера) в тяжком преступлении, но тот до конца не выдал своего искусства.

Ван в это время раздавал конюшни. Из общего числа ста семидесяти четырех конюшен двадцать две были оставлены при управлении[591] (со), десять при казне[592], шесть конюшен выдано великому (тхэ) тэгаккану [Ким Юсину], пять конюшен — тхэгаккану [Ким] Инмуну, по три конюшни каждому из семи какканов; по две конюшни каждому из пяти ичханов; по две конюшни — каждому из четырех сопханов, по одной конюшне — каждому из шести пхачжинчханов и двенадцати ачханов, и остальные /212/ семьдесят четыре конюшни тоже были розданы должным образом.

Весной, в первом месяце, [император] Гаоцзун разрешил Хымсуну вернуться на родину, а Яндо оставил в заточении, и он в конце концов умер в круглой башенной темнице. Император был крайне недоволен тем, что [силланский] ван забирал пэкческие земли и оставшееся там население, поэтому многократно задерживал послов. В третьем месяце сачхан Соль Ою и когурёский тхэдэхён[593] Ко Ёнму, собрав каждый по десяти тысяч добровольцев, перешли реку Амноккан и дошли до Окколь... Их ожидали мальгальские войска[594], прибывшие до этого в Кэдонян. 4-го числа четвертого месяца произошло сражение, в котором наши войска одержали над ними великую победу, и невозможно было сосчитать убитых и захваченных в плен.

Но танские войска продолжали прибывать, поэтому наши войска отступили и укрепились в крепости Пэксон.

В шестом месяце житель когурёского города Суим — тэхён Ёнчжам (Мочжам?)[595], собрав и объединив оставшийся народ [Когурё] от города Кунмо до южного берега реки Пхэган, перебил всех танских чиновников, буддийского священника Попана и других, а затем, направляясь в Силла, прибыл на остров Сая[596], где встретился с сыном бывшего когурёского сановника Ён /213/ Чжонтхо — Ансыном, которого повез в город Хансон и провозгласил своим государем[597]. Он отправил к [силланскому вану] сохёна (чин) Дасика с письмом, в котором умолял: «Возрождение гибнущего государства и продление пресекающихся родов (династий) представляют общепризнанную добродетель мира, и теперь надежда наша только на [ваше] великое государство (т. е. Силла). Из-за утраты истинного пути (добродетелей) наш прежний ван увидел погибель, и теперь слуга (я) нашел благородного отпрыска своего государства Ансына и признал его своим государем, хочет стать пограничным вассалом [вашего государства] и на веки вечные сохранить свою верность». Ван предоставил ему (им?) возможность поселиться в Кыммачжо, на западе страны.

[В это же время] женщина из [столичного] округа Хангибу родила одновременно трех сыновей и одну дочь, и ей выдано двести соков проса. Осенью, в седьмом месяце, ван, подозревая возобновление [враждебных действий со стороны] оставшегося населения Пэкче, послал тэачхана Юдона к [танскому] военному правителю в Унчжине с предложением о мире, но тот [не только] не послушался, а прислал [пэкческого жителя] сама (сыма) Чхингуна (Нигуна?) в качестве соглядатая. Узнав о замышляемом против нас, ван задержал Чхингуна и не отпустил назад, а затем поднял войска в поход на Пэкче. Пхумиль, Мунчхун, Чунсин, Ыгван и Чхонгван атаковали и захватили шестьдесят три крепости, а их жителей переселили во внутренние районы [Силла]. Чхончжон и Чукчжи захватили семь крепостей и отрубили две тысячи голов. Кунгван /214/ и Мунён, захватившие двенадцать крепостей, разбили войска северных варваров[598] и отрубили свыше семи тысяч голов, захватив [при этом] очень много боевых коней и военного снаряжения. По возвращении [в столицу] ван должен был предать смерти Чунсина, Ыгвана, Тальгвана и Хынвана, отступивших [с поля боя] и укрывшихся в [храме]... са [599], но, смилостившись, ограничился отрешением от должностей. Чангиру, ...иль [600] произведены в чин кыпчхана, и каждому из них выдано соответствующее количество риса. [Ван] отправил сачхана Сумисана, чтобы провозгласить Ансына ваном Когурё. Указ вана (силланского) о признании его в этом титуле гласил: «В начальном году Сяньхэна[601], цикла кёно, осенью, 1-го числа восьмого месяца, в день синчхук, силланский ван обращается с настоящим указом к наследнику Когурё — Ансыну. Ваш предок ван — основатель Чунмо[602] своими добродетелями переполнял северные горы, а его [славные] заслуги [знают повсюду], вплоть до южного моря, его могущество простиралось над всеми землями Чхонгу[603], а его гуманным правлением оделись земли Хёнтхо[604]. Его потомки беспрерывно наследовали друг другу, и не пресекались ветви основного дерева, а основанная им земля (государство) простиралась на тысячу ли. Так протекли восемьсот лет, пока при братьях [Нам]гоне и [Нам]сане[605]гибельное зло не свило гнезда в [его] собственном доме, раздирая плоть и кости, и не привело к гибели и дом и государство. Священные алтари предков и государства были повергнуты, а охваченные волнением живые люди не знали, где найти покой /215/ душе. И [тогда] вы скрывались от смертельной опасности по горам и полям, а затем в одиночестве пришли в соседнее (наше) государство. Во время странствий вы страдали так же, как цзиньский Вэнь [гун][606], а восстановление [вами] погибшего государства равно делам вэйского Ху[607]. Народ не может оставаться без повелителя, а всевышнее небо должно любовно смотреть и повелевать. А законным наследником прежнего вана являетесь только вы один, князь, и больше никто. И кто же, как не вы, князь, сможет совершать жертвоприношения [духам предков]? С почтением направляю [теперь] ильгильчхана Ким Сумисана в качестве посла, чтобы поднести это послание и назвать вас ваном Когурё. Вы должны приласкать и собрать покинутый народ, унаследовать и привести к расцвету дела минувшего и стать навеки нашим соседом и поступать с нами как родной брат. Искренне поздравляю! Одновременно посылаю две тысячи соков неклейкого риса, лошадь с вооружением и доспехами всадника, пять кусков узорного шелка, по десять кусков тафты и тонкого полотна, пятнадцать весов ваты, которыми ван может располагать [по своему усмотрению]». В двенадцатом месяце Сатурн вошел в [фазу] Луны, в столице произошло землетрясение. Министр-чунси Чигён подал в отставку. Государство Вэ изменило название на Нихон (Японию). Сами [японцы] говорили, что назвали так потому, что их государство близко к тому месту, где восходит солнце[608]. Начальник войск области Хансон — Сусе, захватив Пэкче... /216/ [изменил своему государству], и когда обнаружили его замысел, послали тэачхана Чончжу, чтобы предать его казни...[609] /217/

КНИГА СЕДЬМАЯ

ЛЕТОПИСИ СИЛЛА. ЧАСТЬ 7

Ван Мунму. [Глава] вторая

Ичхан Евон назначен министром-чунси. Были посланы войска для вторжения в Пэкче. В сражении, состоявшемся к югу от Унчжина, погиб танчжу (начальник знамени) Пуква. Тогда же прибыли (посланные танским императором вспомогательные) мальгальские войска и окружили крепость Сольгу, но, не добившись успеха, собирались отступить, и в это время высланные [ваном] войска разгромили их и убили свыше трехсот человек. Узнав о том, что танские войска хотят прийти на выручку Пэкче, [ван] послал тэачхана Чингона и ачхана [610]... с войсками, чтобы защитить Онпхо. Пэк Ояк вошел [611]... один вершок.

Летом, в четвертом месяце, молния ударила по южным воротам [храма] Хынюнса.

В шестом месяце посланные ваном войска военачальника (чангун) Чукчжи /219/ растоптали хлеба около пэкческой крепости Карим, а затем вступили в бой с танскими войсками [у крепости] Соксон, где отрубили пять тысяч триста голов, захватили двух пэкческих военачальников (чангун) и шесть танских гои.

Осенью, 26-го числа седьмого месяца, командующий войсками великих Танов Сюе Жень-гуй прислал буддийского монаха Имюна, чтобы передать письмо, в котором говорилось: «Командующий экспедиционным войском Сюе Жень-гуй обращается с письмом к вану Силла. На десять тысяч ли по свежему ветру и на три тысячи по великому морю простирается небесное (т. е. императорское) повеление, и я прибыл в эти края, вняв словам [высочайшего указа] о том, что [ваши] недобрые намерения постепенно настолько возросли, что оружие грозит [нашим] отдаленным (пограничным) крепостям. [Это означает, что вы] покинули слова искренности[612] и утратили верность клятве[613]. Когда старший брат (силланский ван) сделался главой мятежников, младший брат (сам Сюе Жень-гуй) становится верным слугой [государя]. Когда даль отделяет (друг от друга) тень цветка и [тень] от его лепестков, напрасно может светить месяц неотступной думы[614], [значит] разговор друг с другом принесет [нам] немало огорчений. В бытность прежнего вана кайфу[615]в сговоре со всей страной он повсюду воздвиг сотни крепостей, потому что на западе боялся вторжений Пэкче, а на севере остерегался грабежей Когурё, и во многих местах на протяжении тысячи ли сверкали острия мечей, поэтому в пору шелкопрядения женщины не успевали собирать тутовых листьев, а пахари упускали /220/ время полевых работ. И в преклонные лета, когда он [едва мог] понять услышанное[616], и каждый день приближал лучи у [верхушек] вяза[617], он не побоялся риска морского плавания и переправился по опасностям Янху[618], чтобы устремить свое сердце к цветущим пределам (Китая), пасть ниц у небесных ворот [танского императора] и поведать подробно о своем одиночестве и слабости, обрисовав ясно, как посягают [на его государство Когурё и Пэкче]. И никто из услышавших положение дел, обрисованное им, не смог удержаться от скорби. Император (Вэньхуаньди) Тайцзун, чей образ в Поднебесной величествен подобно девяти превращениям Паньгу[619], а ум охватывает всю вселенную, подобно [могучей] длани Цзюйлина[620], не проводящей ни единого дня без того, чтобы не поддерживать падающих или не помогать слабым, с жалостью принял прежнего вана, сочувственно выслушал его просьбу и по нескольку раз в течение дня оказывал ему особое внимание легкими повозками, быстрыми конями, красивой одеждой и редкими снадобьями. В ответ на это внимание [ван] в свою очередь [по призыву императора] снарядил войска, и взаимное согласие [между ними] было как у рыбы с водой, а дружба прочна подобно металлу и камню. Там, где тысячу раз повторяются фениксовые замки, а на десяти тысячах дверей журавлиные затворы[621], за вином и яствами они весело беседовали, обсуждая военные планы, определяя сроки выступлений. Итак, в одно утро с суши и моря поднялись лавиной острия мечей. То было время, когда на полянах у крепостей уже опали цветы, а ветки деревьев покрывались плодами. И как велика была справедливость, когда [император] Вэньди (Тайцзун) лично принял участие в походе только из-за сострадания к другим[622]. И после, когда преобразились горы и моря, /221/ отвернулись от нас солнце и луна, а мудрейший из людей опустил свое оружие[623], ван сохранил верность [императорскому] дому, подобно тому как лианы опираются на скалы, совместно участвовал в походах и выделял свои войска (воинов и коней), точно следуя установившимся обычаям предков. Если на протяжении нескольких [последних] десятилетий, несмотря на испытываемые трудности, когда часто приходилось открывать [для населения] казенные склады, а иногда выдавать [также и домашнюю] птицу и скот, Серединное государство вынуждено было из-за Голубых островов[624] посылать войска Желтых пределов[625], то разве мы не знали, что это слишком дорого и не приносит [нам] никакой пользы, что можно оставить [военную помощь]? [И делали это только], боясь утратить веру прежнего вашего государя.

Теперь, когда с могущественными разбойниками[626] уже покончено и враги оплакивают [гибель] своих государств, а ван [Силла] имеет и воинов и коней, и яшмы и шелка, разве не было бы утешением и одобрением в историях [будущего], если бы ван успокоил порывы своего сердца, чтобы центр (Китай) и окраины (Силла) поддерживали друг друга, оружие было переплавлено в металл, а уступчивость стала принципом поведения, следуя которому и ваши потомки наслаждались бы праздным покоем?

Но ван ныне покинул почву спокойствия и перестал блюсти установившийся обычай в политике [своей страны], уклоняясь от небесных повелений [императора] и отвергая слова [своего покойного] отца. Презрев небесные стихии (божественную кару) и вероломно нарушив добрососедские отношения, вы в своей захолустной земле, что [за морем] в отдаленном левом углу[627], собираете с каждого дома воинов и многие годы [беспрестанно] держите поднятое оружие, отчего хлеба [с полей] должны перевозить вдовы и слабые женщины, а сами поля обрабатываются малолетними детьми. /222/ Но вы не сможете ни удержаться в обороне, ни победить в нападении. Даже приобретая, придете к гибели, и, живя, подойдете к концу, ибо несравнимы большое и малое, и разнятся мятеж и покорность. И незнание ваном меры разве не напоминает то, как [одна женщина,] взяв арбалет, побежала за курицей и не заметила опасности высохшего колодца[628], или то, как в погоне за цикадой [богомол] не приметил опасной цапли[629].

Если бы в прежние времена ваш предшественник, получая благодеяния Неба, в действительности таил вероломные намерения и лишь притворно исполнял церемонии, выражающие верность, а сам преследовал корыстную цель воспользоваться высокими заслугами Неба (т. е. танского императора), и если бы он надеялся [полученные им] прежде благодеяния обратить в последующую измену, то все это было бы неблагоразумием прежнего государя. [Но нет], клятва его была вечной, на столько времени, пока реки не сузятся до размера пояса[630], а ясностью смысла она (клятва) была подобна [чистому] инею. Ослушание повеления государя означает отсутствие преданности, а презрение воли отца — отсутствие сыновней почтительности. Как, совмещая в одной особе два имени — подданного и сына, ван может чувствовать себя спокойно? То, что ван и сын в одно прекрасное утро поднялись [против императора], объясняется только тем, что истинные намерения Неба (т. е. танского императора) доходят слишком долго (из-за удаленности), а путаница [часто] возникает вследствие того, что тесно соприкасаются области и округа [обоих государств] и противостоят друг другу их силы. Вследствие этого, хотя вы и приняли императорский указ, чтобы называться его слугой, хотя вы и почитаете классические книги, и тщательно исполняете гимны и обряды, но, услышав [голос] справедливости, вы не внимаете ему, видя добро, пренебрегаете им, /223/ а, услышав рассказ о продольном и поперечном[631], напрасно утруждаете силы своего зрения и слуха, чтобы пренебречь местом у высоких ворот (императорского дома) и поддаться дьявольским наущениям. Разве будет разумно после наследования цветущих дел прежнего государя направлять их по иному [пути], уничтожая внутри [государства] сомневающихся сановников, а во вне [его] умножая ряды могущественных противников?

И далее, ко[гу]рёский Ансын еще очень молод годами. Когда [после падения Когурё] в оставшихся деревнях и городах число живых людей сократилось вдвое, он помышлял о бегстве, не будучи в состоянии выдержать тяжелой разрухи. [Я], Жень-гуй, тогда на быстрокрылых башенных (военных) кораблях с надувшимися парусами и реющими флагами объезжал северное побережье, но из-за сострадания к ранам, полученным в минувшие дни (т. е. при падении Когурё), не осмелился применить оружие, и какая теперь дерзость с его стороны прибегать к посторонней помощи! Беспредельны милости императора, далеко простирается его доброта, его любовь согревает подобно солнечным лучам, а сияние подобно весенним цветам, поэтому, получив издали эти известия, он, хотя и очень огорчился, не поверил им и повелел своему маленькому слуге (т. е. Жень-гую) приехать [на место], чтобы посмотреть и выяснить истинное положение. Но ван не только не смог прислать человека для встречи и приветствий или угостить наши войска вином и мясом, а, напротив, скрытно расположил за оврагами своих латников и спрятал войска у устьев рек, чтобы они ползали в лесной чаще и задыхались в густых зарослях. Этим он невольно рождает в глубине ростки (острия) их собственного раскаяния и нежелание схватиться [с танскими войсками]. /224/ Прежде чем выступить, Великая [танская] армия сначала выслала дозорные войска, которые через море подошли к рекам, вспугнув и рассеяв рыб и птиц. Вот таким же образом можно было бы спасать (решать) и человеческие дела. Даже впавшие в затмение или ослепленные безрассудством, к счастью, могут пробудиться и прекратить безумства. Кто совершает великие дела, тот не гоняется за маленькой выгодой; кто следует высокой добродетели, тот отличается и необыкновенной душевной красотой. [Это так же ясно, как и то], что не занимаются приручением фениксов, а шакалы и волки вечно устремлены [к добыче]. Ханьская (т. е. собственно танская) конница военачальника (чжаньцзюна) Гао[632], вспомогательные (союзные, киданьские) войска под предводительством Ли Цзинь-сина[633], моряки У и Чу[634] и злые молодцы из Юбина[635], точно тучи, собираются со всех четырех сторон, чтобы высадиться затем со своих кораблей, поставить крепости в опасных (важных) местах и поднять поля под посевы (для обосновавшихся войск). Это будет ударом в самое сердце вана. Но если бы ван позволил своим воинам запеть [радостные] песни (т. е. прекратил войну), дела могли бы измениться к лучшему и мы могли бы ясно разговаривать друг с другом, чтобы выявить то, что служило причиной недоразумений. Жень-гуй прежде был удостоен величайшей милости императора сопровождать его в карете и получить от него личное назначение [на чин], поэтому сможет непосредственно докладывать письмом [его величеству]. Дело может быть улажено. И зачем же рисковать торопливостью (в действиях) или взаимными колебаниями. Увы! То, что прежде было исполнением долга и преданностью, теперь сменилось мятежным слугой; нельзя не огорчиться и не сожалеть, что счастливое начало сменяется недобрым концом, что были заодно вначале, а под конец расходимся. С сильными и холодными ветрами [осени] опадают листья и наступает печальное время года, и когда, взобравшись на гору, взираешь вдаль, [многое] ранит душу. /225/ Если бы ван своим светлым разумом и приятной обходительностью смог вернуться на истинный путь простирания скромности[636] и сделал свое сердце покорным [перед истиной][637], то [лучшей] его политикой стало бы произнесение время от времени клятвы на [жертвенной] крови, сохранение «неизменности» тростниковой подстилки[638], соблюдение спокойствия и вознаграждение счастьем. Даже посреди острых мечей (т. е. во время войны) бывает обмен послами, поэтому теперь посылаю подвластного вам священника Имюна, чтобы передать письмо, в котором изложены некоторые [наши] соображения».

В ответном письме великого вана говорилось: «В двадцать втором году Чжэньгуань[639] прежний ван по прибытии ко двору [императора] лично принял от императора Тайцзуна [следующий] милостивый указ: «То, что я ныне иду войной на Коре (т. е. Когурё), не имеет иной причины, кроме сострадания к вашему [государству] Силла, которое, будучи зажато между двумя государствами (Когурё и Пэкче), подвергается всевозможным насилиям и [вооруженным] набегам, не имея спокойного года. Я же не стремлюсь ни к приобретению земель, ни к захвату гор и вод, [ибо] у меня имеется [вдоволь] и яшмы, и шелков, и подданных людей. С умиротворением обоих государств земли к югу от Пхеньяна и владения Пэкче я дарю вашему [государству] Силла для вечного благополучия». [С этими словами император] изложил свой план [действий] и предложил [условия] военного союза. Когда народ Силла подробно узнал о милостивом указе, каждый человек накапливал силы и в каждом доме ждали призыва [к действиям]. Еще до завершения великого дела (войны) скончался просвещенный император (Вэньди, т. е. Тайцзун), /226/ и на престол взошел нынешний государь (т. е. Гаоцзун), который, продолжая прежние милости, своими многократными благодеяниями превзошел [милости] прежних времен. [Наши] братья и дети, как никогда в прошлом, окружены любовью и славой, осыпаны золотом и лиловыми [шнурами][640]. [Поэтому мы готовы] стереть себя в порошок и истолочь свои кости, стараясь выполнить [императорское] поручение. И если бы мы даже покрыли равнины нашими мозгами и печенью[641], это не возместило бы и одну десятитысячную часть [благодеяний императора]».

В пятом году Сяньцзинь (660 г.)[642] мудрейший государь (т. е. Гаоцзун), сожалея о том, что не выполнены предначертания [предшественников], и желая завершить дело, оставшееся ему от прежних дней, пустил в плавание [боевые] корабли и приказал военачальникам двинуть в большом количестве силы флота и войск. Наш прежний ван тогда из-за преклонных лет и недомогания не в состоянии был выступить в поход с войсками, но, побуждаемый чувством благодарности за прежние благодеяния, превозмог себя и направился на границу, а затем поручил мне (т. е. будущему вану Мунму) командование войсками, которые должны были присоединиться к Великой [танской] армии. Так согласовывались действия с востока и запада, продвигались одновременно с моря и суши, и когда флот с [танскими] войсками только заходил в устье реки [Унчжин], сухопутные (т. е. силланские) войска уже разбили многочисленных врагов, и обе армии (танская и силланская) вместе вступили в стольный город [Пэкче] и умиротворили одно это государство. После умиротворения [Пэкче] прежний ван вместе с великим военачальником (дацунгуаном) Су[643] учредили и охрану спокойствия. Когда [для этого] оставили десять тысяч ханьских (китайских) войск, Силла также направила под предводительством младшего брата (вана) Интхэ семитысячное войско, чтобы вместе с ними охранять [крепость] Унчжин. После того как Великая армия возвратилась домой, к западу от реки [Унчжин] поднялся вражеский (пэкческий) сановник Поксин, /227/ который, собрав оставшихся после бедствий жителей [Пэкче], осадил Административный город (т. е. Унчжин, бывшую столицу Пэкче). Разбив сначала внешние укрепления города и захватив все военные материалы, они возобновили атаки против самой крепости, и казалось, что она скоро падет, так как вблизи города со всех четырех сторон [Поксин] построил свои укрепления и, защищая их, делал совершенно невозможным сообщение с крепостью. И тогда некто[644] привел войска, чтобы вызволить осажденных, и разбил вражеские укрепления, устроенные во всех четырех частях, чтобы избавиться прежде всего от угрозы с их стороны, а затем переправил сюда продовольствие и спас десятитысячную ханьскую армию от страшной смертельной опасности, избавив находящиеся в осаде голодные войска от необходимости обмениваться своими детьми и съедать их.

К шестому году [Сяньцзин] число сторонников Поксина постепенно увеличилось, и они совершали набеги и захватывали земли к востоку от реки [Унчжин], поэтому из Унчжина была направлена одна тысяча ханьских войск, чтобы побить вражеские банды, но от врагов они потерпели такое сокрушительное поражение, что ни один человек не вернулся [из похода]. После поражения из Унчжина беспрерывно следовали просьбы о присылке войск. Хотя в Силла тогда свирепствовали заразные болезни и невозможно было набрать войск, все же затруднились пренебречь настойчивыми просьбами и тотчас же выслали войска, которые направились осаждать крепость Чурю. Враги, узнав о малочисленности их, немедленно устроили вылазку и нанесли большой урон (нашим) войскам, которые вынуждены были вернуться с потерями. /228/ В результате одновременно изменили все крепости на юге и перешли на сторону Поксина. Одерживавший победы Поксин вторично окружил Административный город. В это время в Унчжине, все пути которого были отрезаны, истощились запасы соленой сои, поэтому мы отобрали молодых силачей и неизвестными путями переправили туда соль и спасли их (осажденных) от страшных лишений.

В седьмом месяце [того же года], когда скончался прежний ван и когда мы едва лишь завершили похороны и никто еще не снял траурных одеяний и не мог куда-либо отлучиться [из столицы], императорский указ повелевал снарядить войска для отправки на север. Прибывший [в Силла танский] военачальник округа Хамчжа Лю Дэ-минь и другие привезли и передали указ о том, чтобы Силла осуществила перевозки военного провианта в Пхеньян. В то же самое время прибыл гонец из Унчжина, который подробно сообщил об угрозе полной изоляции Административного города. Когда военачальник Лю и некто[645] стали советоваться [по этому поводу], я лично говорил, что, если раньше отправить провиант в Пхеньян, есть опасность того, что будет прервана связь с Унчжином, а если будет перерезана дорога на Унчжин, то находящиеся там ханьские войска окажутся в руках врагов. Военачальник Лю согласился со мной, и вместе решили ударить сначала по крепости Онсан, а затем после занятия Онсана построить крепость в Унчжине[646], чтобы обеспечить сообщение по дороге в Унчжин. В двенадцатом месяце подошли к концу запасы продовольствия в Унчжине. Но если сначала послать продовольствие в Унчжин, была опасность нарушения [императорского] указа, а если /229/ послать сначала в Пхеньян, то [можно было] опасаться, что в Унчжине совершенно прервется питание. Поэтому было решено стариков и слабых послать для перевозок в Унчжин, а здоровым парням и настоящим солдатам предложили направиться в Пхеньян. Когда переправляли продовольствие в Унчжин, по дороге настиг снег и погибли все люди и лошади: даже один из сотни не вернулся назад.

Во втором году Луншо (662 г.)[647], в первом месяце, [танский] военачальник Лю [Дэ-минь] и силланский военачальник округа (провинции) Сохадо [648] Ким Юсин вместе переправляли военный провиант в Пхеньян. В то время целый месяц шли проливные дожди, и такими холодными были ветер и снег, что от морозов гибли и люди и лошади. Так как не было надежды на успешную доставку этого продовольствия, предназначенного для войск в Пхеньяне, находившаяся там Великая (танская) армия решила вернуться домой. Тогда решили повернуть обратно и силланские войска, у которых истощились продукты. Солдаты страдали от голода и холода, их обмороженные руки и ноги трескались, и нельзя было сосчитать всех умерших по дороге. Когда они прибыли за реку Хороха, преследовавшие их ко[гу]рёские войска стали располагаться лагерем на [другом] берегу. Несмотря на длительное переутомление, силланские воины, опасавшиеся, что враг сможет далеко пойти следом за ними, не стали дожидаться, когда он перейдет реку, чтобы скрестить мечи. Ударный отряд внезапней атакой разбил вражеские войска и, захватив оружие, благополучно вернулся назад. По возвращении домой этих войск не /230/ прошло и месяца, как из Административного города Унчжин зачастили с просьбами о присылке семян. За это время были отправлены десятки тысяч коков[649] зерна, то на юг — в Унчжин, то на север — в Пхеньян.

Из-за того, что крошечной Силла приходилось делать поставки в обе стороны, до крайности истощились ее людские силы, вымерли лошади и крупный рогатый скот, было упущено время полевых работ, и в этом году не удался урожай зерновых, а запасы зерна, хранившегося в закромах, были исчерпаны вследствие вывоза, поэтому народ Силла не мог насытиться даже травой и кореньями. В то же время [находящиеся] в Унчжине ханьские войска имели продовольствия с избытком. Затем, когда вследствие значительного времени, прошедшего после отъезда из дому, у ханьских охранных (охранявших Унчжин) войск совершенно износилась одежда и им нечем было покрывать свои тела, [правительство] Силла побудило население отправить к ним соответствующую сезону одежду. Когда правитель Лю Жень-юань охранял отдаленную крепость, окруженную отовсюду мятежниками, и все время подвергался нападениям [наседавших] пэкческих [сил], обычно Силла оказывала помощь и избавляла [от осаждающих]. Десятитысячная ханьская армия в течение четырех лет одевалась и питалась за счет Силла, поэтому у [Лю] Жень-юаня и его воинов кожа и кости были порождены на ханьской земле, но плоть и кровь целиком были от Силла.

Благодеяния и милости [Танского] государства являлись поистине беспредельными, но можно ли так же не считать достойной сострадания самоотверженную преданность Силла?

В третьем году Луншо (663 г.), /231/ когда военачальник (цунгуан) Сун Жень-ши прибыл с войсками на выручку Административного города, силланские войска также выступили в поход вместе и начали осаду крепости Чурю. В это время на помощь Пэкче прибыли корабли с войсками государства Вэ. Тысяча японских кораблей остановилась в [устье] Пэкса [650], а с берега их охраняла регулярная конница Пэкче. Отборная конница Силла, которая составляла ханьский авангард, сначала разбила береговые позиции, и после этого сдалась крепость Чурю, где был сломлен дух ее защитников. После умиротворения юга войска поворачивались для похода на север (против Когурё). Но только один город Имчжон в своем упорном безрассудстве не сдавался, поэтому обе армии объединили свои силы, чтобы вместе ударить по этому городу, но вследствие упорного сопротивления не смогли его взять. И силланские войска тотчас же собирались домой. Однако «великий муж» (дафу — название танского чина) Ду сказал: «Согласно императорскому указу после умиротворения [Пэкче] следует скрепить взаимный союз [между Пэкче и Силла], поэтому, хотя и не сдалась еще единственная из крепостей — Имчжон, все же можно будет произнести друг другу клятву [о союзе]». На это возразили в Силла, полагая, что «согласно указу союз следует заключить только после умиротворения [Пэкче], но пока не сдается Имчжон, нельзя считать его умиротворенным, а к тому же люди Пэкче коварны и лживы и сто раз могут отступить от [данных] прежде слов, поэтому надо опасаться того, как бы, заключив теперь союз, /232/ не пришлось раскаяться потом», и попросили воздержаться от заключения союза. Но в первом году Линьдэ[651] последовал еще более строгий указ, укорявший [нас] за то, что не был заключен союз, поэтому был отправлен человек (посол) в Унён, чтобы возвести жертвенник и заключить союз [с Пэкче], а место произнесения клятвы сделать границей обоих [государств]. Но заключение этого союза было против нашего желания и совершено лишь из-за того, что не осмелились перечить императорскому указу. Тогда на горе Чхурисан построили жертвенник и перед полномочным императорским послом Лю Жень-юанем на крови [жертвенного животного] скрепили союз и поклялись горами и реками, определяя границы и ставя знаки, которые навечно отмечали границы пределов [обоих государств], в которых должно проживать население, занимаясь каждое своим делом.

Во втором году Цяньфэн[652] при известии о том, что [танский] великий военачальник (дацунгуан) князь Инь[653] отправился в поход на Ляо (против Когурё), некто (я) направился в область Хансончжу, чтобы выслать оттуда войска для сосредоточения у [северной] границы. Одни силланские войска сами не могли вторгнуться [в пределы Когурё], поэтому предварительно трижды высылали разведку, а также корабли, чтобы узнать о местонахождении Великой армии. По возвращении разведчики донесли, что Великая армия еще не прибыла в Пхеньян, поэтому [мы решили сначала] ударить по ко[гу]рёской крепости Чхильчжун, чтобы открыть себе путь для продвижения, и ждать прибытия Великой армии. Когда постепенно эта крепость оказалась накануне падения, прибыл посланный князем Инь гонец /233/ Кансим (силланский подданный) и сказал: «Передаю распоряжение [танского] главнокомандующего о том, чтобы силланские войска не брали крепости, а поспешили в Пхеньян, чтобы доставить продовольствие для [танских] войск». Согласно этому приказу [силланские войска] отправились вперед до крепости Сугок и там узнали о том, что Великая армия уже повернула назад, поэтому и силланские войска возвратились [домой].

[573] Пирёль (или Пирёльхоль) — древнее название города Анбён; значит, и в древности отсюда сообщались с Пхеньяном через перевал Ахоби (рён) и города Яндок. Сончжу, Кандон (см. об этом в статье Икэути в ***).

[574] По мнению Икэути, Тагок соответствует когурёской крепости Тэгок (теперь Пхёнсан, откуда идет путь в Пхеньян через Сохын и Хванчжу), а Хэгок — когурёской крепости Сугок (теперь Синхэ), поэтому имеется в виду дорога на Пхеньян через Сакён, Синхэ, Суан.

[575] Тэгаккан — самый высший чин, стоящий над всеми семнадцатью рангами; он учрежден специально для Ким Юсина в связи с победой над Пэкче в период правления вава Мурёля (см. Самкук саги, кн. 38).

[576] Павильоны (чжон) служили наблюдательными пунктами, поэтому устраивались в самой возвышенной части крепостей.

[577] Из-за пропуска в тексте можно полагать, что Тэгок и Хансан — не названия округов, а названия двух из двенадцати крепостей.

[578] Это предложение можно понять и иначе, тогда перевод будет следующий: «Под горой Ёнюсан Инмун и другие встретили войска, высланные Иньгуном».

[579] Согён («Западная столица») — название Пхеньяна во времена государства Корё (т. е. в период составления Ким Бусиком «Исторических записей трех государств»).

[580] Намсан был третьим сыном известного когурёского министра (макничжи) Ёнгэ Сомуна, поэтому и употребленный здесь фамильный знак Чхон (***) вернее будет читать Ён; так, вероятно, он произносился в Когурё.

[581] Сульгин — чин местных администраторов — соответствовал чину сачхана (восьмого ранга или степени) в столице.

[582] Существование какунса (подменяющего солдата) несомненно свидетельствует об определенном порядке несения крестьянами солдатских повинностей, как было и впоследствии, когда от нескольких дворов выделялся один человек для несения военной службы, а по выбытии его должны были являться заменяющие.

[583] Коган — местный чин, соответствовавший столичному кыпчхану (чину девятой степени).

[584] Сасин (иногда садэдын) наместник в малых столицах (согён). На этот пост назначались чиновники от кыпчхана (девятого ранга) до пхачжинчхана (четвертого ранга).

[585] Кая (или Карак) — название племени или государственного образования на крайнем юге, у устья реки Нактонган. Кая известно своей музыкой и танцами, которые были затем унаследованы государством Силла (см. кн. 4).

[586] Далее в тексте пропущено несколько цифр.

[587] Пишется также «Рёнмёса».

[588] Цзунчжан — девиз правления (668—669) танского императора Гаоцзуна.

[589] К пяти мятежным убийствам относилось убийство государя, отца, матери, деда и бабки.

[590] Извинения приносились тогда для успокоения танского правительства, недовольного тем, что Силла стала забирать в свои руки земли и оставшееся население бывшего Пэкче, которое находилось под китайской властью. Об ухудшении силланско-танских отношений свидетельствует и рассказанный ниже случай с приглашенным из Силла мастером по выделке арбалетов (***).

[591] По мнению Ли Бёндо (ч. II, стр. 69), под управлением (со) здесь подразумевается управление по перевозкам — сынбу (***).

[592] Ли Бёндо полагает (ч. II, стр. 69), что слово «казна» (***) следует заменить словом «дворец» (***), так как, возможно, могла произойти путаница в написании.

[593] Тхэдэхён (***) — один из чиновных рангов в Когурё.

[594] Как известно из дальнейшего (письма танского военачальника Сюе Жень-гуя к вану Мунму, где говорится об этих «окраинных войсках» Ли Цзин-сина), танский военачальник Ли Цзинь-син стоял во главе мальгальских войск, присланных для подавления восстания, поднятого населением покоренного Когурё, которое в это время получало поддержку Силла, стремившейся вытеснить китайское (танское) влияние.

[595] Ёнчжам (***) следует читать как Мочжам (***), ибо произошла ошибка в написании. В «Летописях Когурё» (Самкук саги, кн. 22) говорится о Ком Мочжаме (***), а в Цзю Тан шу (***) — о Кам (***) Мочжаме. Тэхён — когурёский чин.

[596] В географической энциклопедии Ёчжи сыннам (раздел *** «Горы и воды округа Инчхон») указывается, что к западу от окружного центра Инчхон на расстоянии ста двадцати ли находится остров Токчхок, а в ста восемнадцати ли — остров Сая (***). В настоящее время остров называется Соя.

[597] Ансын (***) фигурирует также и как Ансун (***). В «Летописях Когурё» (Самкук саги, кн. 22, двадцать седьмой год правления вана Почжана) Ансын считается побочным сыном Почжана, а Ансун — внуком его от дочери (эта версия существует и в китайских исторических сочинениях — Цзю Тан шу, Цзычжи тунцзян). Но судя по тому, что в дальнейшем изложении Ансын назван «когурёским наследником». Ли Бёндо (ч. II, стр. 73) считает его побочным сыном вана Почжана. Ошибочная версия о том, что он был внуком Почжана, заимствована из китайских источников. Ли Бёндо считает невероятным приведенное здесь сообщение о том, что Ансын был сыном когурёского министра Ён Чжонтхо, но не приводит убедительных доказательств, поэтому едва ли с ним можно согласиться. Если сообщаемое здесь основано на древних записях, то можно отвергнуть попытки позднейших источников установить прямое родства его с последним из ванов Когурё.

[598] Войска северных племен — союзников танского императора — были посланы им для борьбы против усилившегося государства Силла.

[599] Здесь в тексте пропущены иероглифы.

[600] Здесь в тексте пропущены иероглифы.

[601] Сяньхэн — девиз правления танского императора Гаоцзуна (670—673).

[602] Чунмо (***) — то же, что Чумон (***), — имя легендарного «Основателя» государства Когурё.

[603] Чхонгу (*** — «Зеленые, или цветущие, холмы») — земли, простиравшиеся к востоку от Китая. Это название, встречающееся в древнем китайском сочинении Шаньхай цзин (***), впоследствии употреблялось для обозначения Корейского полуострова.

[604] Хёнтхо (Сюаньту в китайском чтении) — один из четырех округов, учрежденных в конце II в. до н. а. ханьским императором Уди после завоевания владений Чосон. Первоначальная территория Когурё находилась в пределах Хёнтхо, по обоим берегам реки Хуньцзян — притока Ялу (Амноккан).

[605] Намгон и Намсан — сыновья когурёского министра (макничжи) Ёнгэ Сомуна; после смерти отца они вели междоусобную войну за власть. Об этом подробно рассказывается в «Летописи Когурё» и соответствующих биографиях.

[606] Имеется в виду один из пяти узурпаторов эпохи Чуньцю в Китае. Звали его Чжунэр (***). Отец его, цзиньский (***) князь Сяньгун, женившись на молодой красавице, убил своего старшего сына и преследовал остальных, поэтому Чжунэр вынужден был бежать и только после девятнадцати лет скитаний с помощью циньского (***) Мугуна захватил престол.

[607] Имеется в виду предание о вэйском (***) князе Сюаньгуне (***), который после мятежа Чжоуюя благодаря поддержке народа унаследовал престол своего брата Хуаньгуна.

[608] Это сообщение заимствовано из «Истории Танской династии» — Тан шу (***)

[609] Имеющееся дальше небольшое примечание Ким Бусика из-за пропущенных иероглифов не поддается переводу.

[610] В тексте пропущено несколько иероглифов.

[611] В тексте пропущено несколько иероглифов.

[612] В тексте говорится: «ушли (отошли) от полуслова Ю». Ю (***) — имя Цзылу, слова которого служили синонимом искренности. Выражение заимствовано из Лунь Юй (***), где говорится: «То не полслова ли Ю, что может служить [нам] приговором?» (***).

[613] В тексте сказано: «утратили пример ученого Хоу». В эпоху «Борющихся царств» (Чжань го) в княжестве Вэй был ученый Хоу Лэй (***), который, став старым, не мог участвовать в походе (на помощь Чжао ***), тогда он поклялся умереть за своего князя и сдержал слово, покончив жизнь самоубийством. Об этом говорится в Шицзи (***).

[614] Цветок и его венчик как метафоры неразлучного употреблены в Шицзине (***). Такой же метафорой неразлучного служит луна и неотступная дума. Но в данном контексте отрицательное употребление этих сравнений показывает разлад в братских отношениях между Танской империей и Силла.

[615] Кайфу — сокращенное обозначение титула кайфу итун саньсы, который носил силланский ван. Речь идет о временах вана Мурёля.

[616] «Понимать услышанное» (***) — иносказательное обозначение шестидесятилетнего возраста. Выражение приписывается Кунцзы и встречается в Лунь Юй (***), где сказано: ***.

[617] «Лучи у верхушек вяза» (или тутовых деревьев) обозначали закат, а применительно к человеку — смерть.

[618] Янху в древнекитайской мифологии — морской дух, олицетворявший волны и бурю.

[619] Паньгу — в китайской мифологии дух, сотворивший весь мир. По девять раз он менял свой облик, принимая поочередно образ неба, образ земли и т. д.

[620] Цзюйлин — дух реки, который, согласно китайской мифологии, делит надвое гору Хуашань (в Китае) и дает возможность течь речным водам.

[621] «Тысяча фениксовых замков», «журавлиные затворы на десяти тысячах дверей» — метафоры, обозначающие императорский дворец.

[622] Имеется в виду участие императора Тайцзуна в походе против Когурё, описанное выше (Самкук саги, кн. 5, Правление вана Сондок).

[623] Приведенные слова обозначали смерть императора.

[624] «Голубые острова» — Корейский полуостров.

[625] «Желтые пределы» — Китай.

[626] Под могущественными разбойниками подразумевались разгромленные государства Когурё и Пэкче.

[627] Слова о захолустной земле в левой стороне (к востоку) от моря показывают пренебрежительное отношение танского полководца к Корейскому полуострову.

[628] Приводимые здесь аллегории служат для осмеяния безрассудной жадности. В сборнике Цзисинлу (***) есть рассказ о жене некоего Линь Чжу-бо из провинции Хубэй, которая любила куриное мясо. Однажды, погнавшись за курицей, она попала в старый, заброшенный колодец. Ее отец, спустившийся на выручку, тоже не смог выбраться из колодца. Вокруг плакали домочадцы, но никто не решался войти в колодец.

[629] Здесь намек на рассказ из сборника Шовань (***), в котором повествуется, что цикада, пившая росу, не заметила богомола, богомол в погоне за цикадой не заметил цапли, а цапля — вооруженного человека.

[630] В «Исторических записях» Сыма Цяня (***) есть сравнение: «Пусть река [Хуанхэ] превратится в [узенький] пояс, а Тайшань — в точильный камень».

[631] «Продольное и поперечное» — синонимы борьбы за гегемонию. Во времена «Борющихся царств» (Чжань го) в Китае продольным назывался союз «шести царств», направленный против могущественного царства Цинь, а поперечным — союз под предводительством царства Цинь, боровшийся против продольного союза.

[632] Звали его Кань (***).

[633] Ли Цзинь-син был танским военачальником; он повел киданей против Силла (см. кн. 6).

[634] У и Чу здесь обозначают районы Южного Китая.

[635] Юбин, т. е. Ючжоу (***) и Бинчжоу (***), — районы Северного Китая.

[636] Выражение взято из классической «Книги перемен» (***).

[637] Выражение заимствовано из Шуцзина (***).

[638] «Неизменное сохранение тростниковой подстилки» означало сохранение верности вассалом. В старину в Китае в храмах предков, принадлежащих вассалам, в качестве подстилки применялся белый тростник.

[639] Чжэньгуань — девиз правления (627—649) танского императора Тайцзуна.

[640] Лиловый шнур, на который привязывается печать, — здесь синоним чинов, полученных аристократами Силла от китайского императора.

[641] Выражение «покрыть равнину мозгами и печенью» заимствовано из «Исторических записей» Сыма Цяня (***, где имеется фраза: «Заставить людей Поднебесной покрыть землю печенью и мозгами» (***).

[642] Сяньцзин — один из девизов правления (с 656 г.) танского императора Гаоцзуна.

[643] Имеется в виду Су Дин-фан, командующий танскими войсками в Корее.

[644] Из скромности пишущий (согласно китайским обычаям) здесь, как и в ряде других мест, слово «я» заменяет словом «некто».

[645] См. прим. 33.

[646] Вместо Унчжина, очевидно, должно быть Унхён — название горного перевала, где и предполагалось построить укрепления.

[647] Луншо — один из девизов правления (661—663) танского императора Гаоцзуна.

[648] В тексте ошибочно — «Янхадо».

[649] Кок — мера сыпучих тел (зерна), равная 10 ту или ду (***); приблизительно соответствовала современному соку (***).

[650] Должно быть Пэккан.

[651] Линьдэ — девиз правления (664—665) Гаоцзуна.

[652] Цяньфэн — девиз правления (666—667) Гаоцзуна.

[653] Имеется в виду командующий тайскими экспедиционными войсками Ли Цзи (Самкук саги, кн. 6, шестой год правления Мунму).