— Мне тоже.
Я потянулся к сумке, после чего вытащил несколько пилюль. Часть дал ей, часть себе. Там были не только пилюли лечения, но и те, что снимают боль, так что ей должно полегчать. Только пришлось повозиться, чтобы выйти из неё. Пришлось даже помогать руками, из-за чего она горела от стыда и унижения, и сделать ей ещё раз больно, но по итогу мы избавились друг от друга.
Протянув её ещё пилюль от боли, я начал одеваться.
Думаю, этот первый опыт она запомнит надолго, и в лучшем случае это не станет для неё травмой. Хотя я тоже дурак, надо было…
Её ладошка схватила мою руку.
Мимань продолжала всё так же лежать калачиком, пошмыгивая носом.
— Что, Мимань, тебе больно? Пилюль?
— Отошло уже.
— Тогда в чём дело? — спросил я мягко, понимая, что для неё это было, мягко говоря, шоком.
— Мне говорили, что это приятно.
— Но не в нашем случае. Не в твоём. Никто так не делает.
— А как делают?
— Медленно, с прелюдиями.
— Давай тогда повторим, медленно, с прелюдиями, но осторожно. Хочу, чтобы мне было приятно с любимым человеком, — произнесла она тихо.
— Тебе было недостаточно первого раза?
— Или у нас будет любовь, или не жди от меня помощи, — ответила она плаксиво. Но потом добавила. — Пожалуйста.
Тц…
— Ладно, чёрт с тобой… — буркнул я, схватил её за ноги и дёрнул испуганную к себе.
— Только осторожно!
— Сама осторожность, — без сюсюканий перевернул я её на спину и раздвинул ноги.
— Стой, погоди!
— Ты хочешь или не хочешь?
— Хочу, но…
— Тогда лежи, руки по швам, расслабляйся и привыкай к новым ощущениям, — приказал я.
Она лежала, вся сжавшаяся, прохладная, перепуганная, с большими глазищами, вздрагивая от каждого прикосновения и теперь выглядя далеко не так уверенно, как до этого. Можно сказать, её пришлось заводить, как давно остывший мотор.
Поэтому я действовал осторожно, без спешки, начав с привычных ей поцелуев, на которые она отозвалась почти сразу. Руки скользнули ниже на маленькую грудь, легонько, нежно, будто что-то суперхрупкое мну, постепенно сильнее и сильнее, пока в ладошки не упёрлись её розовые пупырышки.
Вскоре Мимань привыкает, и моя рука опускается ниже по животу к промежности, из-за чего её ноги пытаются рефлекторно сжаться, но я не даю это сделать коленями. Мимань вздрагивает, когда мои пальцы скользят между складок. Ей явно непривычно ощущать там чужую руку, но минуту через другую Мимань успокаивается, понимая, что ничего страшного в этом нет. Лишь продолжает вздрагивать и напрягаться, стыдливо краснея и пряча глаза.
Ну да, моя рука и там. У неё, почти в ней. В самом интимном месте.
Но поцелуи всё исправляют. А потом я целую её в шею, в грудь, в пупок и туда, куда её мать точно не целовала (или целовала, матери вообще своих чад куда угодно целуют), из-за чего Мимань протестующе пытается сжать ноги, но всё равно со временем стихает. Ей нравится, она начинает мокрить и извиваться, буквально гореть. Ей стыдно просить, но ладошками она направляет голову, явно давая понять, где ей приятнее чувствовать поцелуи. А я целую, возвращаясь к тем местам, где уже был, трогая её там, где она аж вытягивается, как от тока, пока не становится совсем мокро.
А потом настаёт тот самый момент.