Дверь в ванную комнату со скрипом открывается — петли заржавели, — и Гермиона пялится на шторку широко распахнутыми глазами.
— Занято!
Её палочка осталась у раковины, одежда кучей сброшена возле унитаза. Так что в случае нападения Гермионе только и остаётся, что отбиваться перекладиной от занавески.
— Грейнджер, думаю, сейчас самое время вылезать.
Страх сменяется раздражением.
— Убирайся из ванной!
— Знаешь, моя мама говорила мне, что, когда кожа на пальцах сморщивается, нужно выходить, потому что в противном случае ты весь съёжишься, и тебя унесёт в слив.
Гермиона смотрит в ту сторону, откуда звучит малфоевский голос, слишком удивлённая упоминанием его матери, чтобы сразу ответить.
— Ты же знаешь, со мной всё в порядке. Небольшой порез. Мне просто… надо поспать.
— Я в курсе, что ты в порядке, но Лонгботтом считает, что ты тут утонула в собственной крови.
— А почему он сам не пришёл?
— Я сказал ему, что схожу проверю. Кажется, у гриффиндорцев возникают проблемы, если надо приблизиться к голым женщинам.
— Господи, Малфой, ты хоть понимаешь, как подозрительно это всё выглядит?
— Грейнджер?
— Что?
— Ему абсолютно начхать.
Она замирает.
— Ты рассказал ему?
— Ну, конечно, нет. Но я больше не его злейший враг, и честно говоря, он слишком занят мужчинами, чтобы беспокоиться о том, с кем спишь ты.
— Невилл не гей!
— Как скажешь.
Гермиона неуверенно смотрит на голубоватое расплывчатое пятно на шторке.
— Он что, гей?
— А это важно?
— Не… нет, но…
— Ну, вот видишь. Я отодвигаю занавеску.
— Что? Нет! — Гермиона вскрикивает, и ей кажется, что Малфой смеётся.
В маленьком пространстве душевой кабины появляется рука, которая вместо того, чтобы схватиться за занавеску, нащупывает кран и дёргает рукоятку вверх. Вода — восхитительный источник тепла, — перестаёт литься из лейки над головой и теперь вытекает из крана, но Малфой резко закрывает и его.
— Давай уже. Я принёс полотенце.
— Голубое?