— Потому что мы плохие люди, которые творят зло. Потому что Бог не хочет, чтобы мы были идеальными… Он создал людей, а не роботов. Роботов создал человек. Металлическое совершенство.
— Так ты веришь, что мы должны следовать Библии? Думаешь, мы все отправимся в ад за всё то, что натворили?
— Я верю в то, что надо проживать свою жизнь и следовать сердцу. Вряд ли Бог призван нас ограничивать — он помогает найти в нас человечность, когда мы сами не желаем этого делать. Заставляет признать, что мы поступаем плохо, принять эти поступки, попытаться простить самих себя — мы же надеемся на Божье прощение, — но извлечь из произошедшего урок. Я верю в Бога не по необходимости или из боязни. Я верю в него, потому что он здесь.
— А как же ад?
Гермиона закрывает глаза и качает головой.
— Я не знаю.
День: 1214; Время: 13
Как понять: есть ли у тебя ещё возможность заслужить прощение за совершённые поступки, или ты уже зашёл слишком далеко? Где грань между обороной и убийством, «можно» и «нельзя»?
Накачанная лекарствами, Гермиона дрейфует в полусне, когда в лазарете появляется Малфой. В голове плавают обрывки разговора с Невиллом. И когда Драко подходит к койке, натягивает на её озябшие ноги одеяло, попутно отпуская комментарии о её некрасивых ступнях, она приходит к выводу, что простила Драко Малфоя.
Она не лицемерка — по крайней мере, быть ею не хочет. Гермиона не может одновременно убивать и сохранять в себе постепенно слабеющие предубеждения. Испытывать неприязнь лишь потому, что когда-то Малфой едва не лишил жизни человека, но потом отказался от своих старых принципов и постарался искупить ошибки.
Драко Малфой не верит в Бога, и Гермионе приходит в голову мысль: может быть, именно она должна простить его, чтобы он смог простить себя сам.
========== Одиннадцать ==========
День: 1216; Время: 4
— Спасибо за провизию.
Он вздрагивает от звука её голоса и отрывается от своих записей.
— Какую провизию?
— Которую ты оставил на крыльце.
Выражение его лица бесстрастно.
— Грейнджер, у меня нет ни малейшего представления, о чём идёт речь. Кажется, приложившись тогда об стену, ты всё-таки что-то повредила в своём мозгу.
Позволяя Малфою и дальше разыгрывать удивление, Гермиона отвечает ему улыбкой, которая, кажется, его нервирует. Ни одна живая душа не знала, что у неё заканчиваются продукты, а будь это незапланированная доставка из Министерства, мешок бы занесли внутрь. Гермиона прекрасно понимает, что никто, кроме Малфоя, не мог этого сделать, но он слишком близок к тому, чтобы прослыть добрым малым, и не горит желанием лишний раз это подчёркивать. Не в его характере быть милым парнем — или хотеть им быть, — так что пусть продолжает мнить себя негодяем… по крайней мере, в этом. Но Гермиона не может стереть с лица улыбку, и кажется, её намерение летит к чёрту.
— И нечего так лыбиться.
— Что?
— Это… — Малфой взмахивает карандашом, — этот безумный оскал, которым ты одариваешь людей, желая донести до них свою признательность, выглядит так, будто ты обдумываешь убийство.
— Вовсе нет!
— А вот и да. Я содрогался каждый раз, когда ты так улыбалась Поттеру или другим своим дружкам в Большом Зале.
— Кто бы мог подумать, что простая улыбка может испугать большого, страшного Драко Малфоя.
Он сердито вскидывается.
— Я не говорил про страх, я лишь сказал, что ты кажешься ненормальной.
— Именно это тебя и пугает.
— Грейнджер, поверь, чтобы напугать меня, от тебя потребуется нечто большее.