— Больше, чем обычно.
Гермиона упирает руки в бока — ужасная девчачья привычка, подхваченная в одиннадцатилетнем возрасте, от которой она до сих пор не избавилась. Гермиона намеревается добиться от Малфоя ответа, потому что уверена: какое-то объяснение должно существовать. Что-то между ними происходило, но потом Малфой решил дать задний ход, бросив её в неизвестности, и ей важно понять почему.
— Я знаю, дело не просто в какой-то внезапно возникшей личной проблеме… — кажется, эти слова Малфоя забавляют, и Гермиона сбивается, но продолжает. — Потому что со всеми вокруг ты общаешься, как обычно… со всеми, кроме меня.
— Не льсти себе.
— Я лишь пытаюсь быть честной.
Он прекращает выписывать пальцем узоры на столешнице и поднимает голову.
— Я думал, столь очевидное поведение не оставит вопросов. Грейнджер, ты мне не нравишься. Мне не нравится находиться рядом с тобой, разговаривать или даже смотреть на тебя. Похоже, ты успела привыкнуть к обратному, так что я решил донести до тебя свою мысль прямо. Хотя бы попытаться.
— Если я тебе так неприятна, ты бы со мной вообще не общался, — Гермиона не купилась на эти отговорки, и они оба об этом знают. — Ты меня в Хогвартсе ненавидел, а всё равно разговаривал.
— Чтобы оскорбить. И если ты не заметила, именно этим я сейчас и занимаюсь. По-моему, ты разучилась это понимать.
— Мы славно беседуем, Малфой. Что ты подразумеваешь под тем, будто я чего-то не понимаю? Если ты вдруг не заметил, мне тоже нравится тебя оскорблять.
— Тебе со мной слишком комфортно.
— Что? — эти слова сбивают Гермиону с толку.
Малфой встаёт, засовывает блокнот под мышку и направляется к раковине, чтобы поставить туда кружку.
— Когда я здесь только появился, ты едва ли смотрела в мою сторону… и выглядела при этом так, будто тебе в задницу засунули пятьдесят палочек. А теперь ты не затыкаешься, постоянно вторгаясь в моё личное пространство.
Гермиона фыркает, вскидывая подбородок.
— Не думала, что ты жаждешь, чтобы я игнорировала и ненавидела тебя так же, как все остальные.
— А стоило бы.
— Малфой, твоё желание было не очень заметно, когда ты сам со мной разговаривал, при этом ничего не упоминая о «вторжении в личное пространство».
— По крайней мере, сейчас до тебя, наконец, дошло.
— Отлично. Неважно, Малфой. Ну и сиди в гордом одиночестве, ведь общаться с тобой никто не хочет, только если проклясть, потому что ты…
— Грейнджер, не смей записывать меня в объекты своей жалости, — рычит он, поворачиваясь к ней лицом.
А в Гермионе бурлит злость и немного безрассудства.
— А ты не такой? Бедненький сынок Пожирателя Смерти, брошен совсем один на территории неприятеля, и всем плевать, чего же он добивается от этой жизни. Маленький мальчик с большими планами и амбициями, который потерял всё, лишь бы…
Малфой толкает её в плечо, и его ладонь кажется просто каменной. Гермиона вынуждена отступить, но он тут же делает шаг за ней.
— Ну почему ты всегда открываешь свой рот так не вовремя? Ты ни черта не знаешь о моей жизни, мне не нужны ни твоё мнение, ни твои мысли, ни твоя грёбаная жалость. Всё, чего я хочу, это чтобы ты исчезла с моих глаз и из моей жизни. Поняла теперь?
— Нет, — отрезает она, отклоняясь, чтобы видеть его лицо. — Всё, чего я хочу, это чтобы ты перестал трусить. С чего вдруг ты так переживаешь, что с тобой кто-то разговаривает? Это же ненормально. Малфой, это всего лишь слова, чёртово общение. Мне плевать, что ты хочешь зачахнуть в своей депрессии и угрюмых мыслях — я не собираюсь оставлять тебя в покое.
— Почему?
Гермиона открывает рот и набирает в лёгкие воздух.
— Потому что не обязана и могу делать, что пожелаю! И если хочу разговаривать с тобой, то буду. Захочу войти в комнату, где сидишь ты, — войду. Решу спрыгнуть с крыши — спрыгну!
— Продолжай гнуть свою линию, и пусть те, кому это не по нраву, катятся к чёрту, так?