День: 103; Время: 5
Во время просмотров фильмов о войне она всегда удивлялась, как же можно по форме отличить своего от неприятеля. Это всегда подавалось как самое простое базовое умение во время битвы, кроме ещё, пожалуй, способности «пригнись и стреляй».
Однако это враньё. Одно из самых гнусных.
Гермиона с трудом видит разницу. На одних бойцах она опознаёт заострённые и всё объясняющие капюшоны. На других — оранжевые лоскуты на рукавах мантий, свидетельствующие о том, что их обладатели на стороне Ордена. Но большинство сражающихся одеты в чёрное, и в гуще людей Гермиона не может никого узнать. Это самая раздражающая, сбивающая с толку, убийственная чёрная толпа, что она когда-либо видела.
Гермиона сразила Оглушающим заклятием четверых членов Ордена, включая Джастина Финч-Флетчли. И она только рада, что они не пользуются Непростительными. Даже если бы это колдовство можно было пустить в ход, Гермиона не смогла бы доверять самой себе. Только два Пожирателя Смерти пали от её палочки, и лишь в одном из них она не сомневалась.
Вокруг кипит сражение, а Гермиона застыла, потерянная и беспомощная. Её рука дрожит совсем немного, но плечи трясутся ощутимо. Кроссовки тонут в грязи, а глаза совсем бесполезны в темноте и дыме. Гермиона мельком замечает приближающуюся тень, две фигуры надвигаются справа, ещё одна – вырастает прямо перед ней. А она не знает.
Друг, враг, друг, враг? Друг или враг… друг или враг… Её накрывает паника, и воздух слишком тяжело проходит в лёгкие. Гермиона не чувствует своего сердца, но зато ощущает зверскую боль от того, как оно бьётся. Пот струится по шее и спине, хватка мокрых пальцев на рукоятке слабеет. Палочка неистово мечется слева направо, Гермиона вертится и уже подумывает закричать. Закричать и заплакать, и внезапно наименее храбрая из всех возможных идей вспыхивает в её испуганном мозгу.
Она спрячется. Притворится, что её чем-то задели, ляжет на землю и прикинется мёртвой. Прикинется мёртвой. Мёртвой — именно так она и сделает. И вдруг всё, чего ей хочется, сужается до желания зарыться лицом в грязь и не смотреть вверх, не дышать, пока все звуки не затихнут.
Гермиона ненавидит себя за эту мысль. Ей тошно, и она беззвучно кричит и кричит, потому что она не такая. Гермиона не перепуганная трусиха, хоронящаяся в грязи, это её война. Её война, и она не доставит им такого удовольствия.
Но Гермиона потеряна. Совершенно дезориентирована. И её рука мерзко трясётся, когда палочка дёргается влево. Гермиона скользит по грязи, почти падает, и от этого захлёбывается воздухом, а страх прорывается наружу звуком. Фигура справа подбирается ближе, и Гермиона знает, что сейчас оглушит её, пусть и не имеет понятия, кто это. Потому что речь идёт о жизни и смерти, и вот в этом Гермиона уверена. Потому что здесь Пожиратели Смерти (может быть, может быть), а они не разбрасываются Оглушающими. Точно нет.
Жёлтая вспышка пролетает в дюйме от её бедра, и сердце сбивается с ритма. Живот вваливается от пробившегося сквозь сжатое горло воздуха, и Гермиона плачет. Плачет, не желая этого и не замечая. Потому что не хочет умирать. Ей восемнадцать, она напугана и не хочет умирать.
В горле влажно щёлкает, когда Гермиона пытается проглотить тугой комок, но она уверена в своих действиях и наставляет палочку на одного из атаковавших.
— Ступ… — обездвиженная, Гермиона падает вперёд.
Она больше не различает цвета, а по центру спины разливается покалывающее тепло. Её кости неподвижны, мышцы в оцепенении, и она валится, будто манекен. Грязь влажная, холодная и густая, и лёжа в ней лицом, Гермиона осознаёт иронию ситуации. От этого лишь сильнее хочется плакать, что бы Гермиона и сделала, имей возможность пошевелить нужными частями тела. Вместо этого она пялится в темноту и пытается дышать, но грязь забивает рот, не давая втянуть кислород в лёгкие.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мысленно взывает она, напрягая всю свою магию, чтобы освободиться.
До её слуха доносятся вопли и вой — какофония битвы, которую Гермиона слушает вот уже час. Она на удивление бесстрастна, хотя полагает, что погибнет здесь. Умрёт вот тут, в грязи для грязнокровок. И никогда больше не увидит солнца. Будут только размытые тёмные фигуры, страх и боль в сердце, а затем могила из этой жижи и дождевой воды.
Пока она оплакивает себя, появляется рука, больно хватает её и переворачивает на спину. Гермиона ожидает увидеть маску или знакомое слизеринское лицо, полное насмешки или предвкушения пытки, но над ней возвышается Невилл, который, всхлипывая и бормоча извинения, дрожащей рукой выковыривает грязь у неё изо рта.
День: 123; Время: 11
— Ты чувствуешь это? Это как… как будто витает в воздухе. Я имею в виду, что-то происходит. Действительно начинает происходить.
Рон отрывает глаза от потрёпанного журнала по квиддичу, который читал уже сотню раз, и переводит взгляд на Гарри.
Потому что Гарри может это чувствовать и знает об этом. Он годами испытывает то, что они переживают сейчас, и никто лучше него не понимает ту глухую нутряную боль. Теперь вокруг много страха, ужас окружает их, будто влажная, не дающая дышать тряпка. Они ощущают себя так, словно жили с этим уже давно, и всё же такого ещё не было. Самое страшное – не знать. Дать мозгу возможность обдумывать вероятности.
Но они храбрые. Гриффиндорцы и друзья, они не могут сейчас позволить себе бояться. И если не ради спасения всего мира, то ради Гарри. В этой комнате он – мощь. Большая, чем сама жизнь. И всё равно Гарри — самый маленький мальчик, которого когда-либо встречала Гермиона. Его нелегкая судьба перевешивает всё.
— Это означает только то, что теперь мы не единственные, кто пытается с ним бороться. Волдеморт сейчас сильнее, но у нас больше союзников, чтобы противостоять ему. Хотя, так было всегда, — Гермиона говорит так, потому что знает: Гарри важно понимать, что всё не стало хуже, чем было прежде.
Он уже и так слишком многое потерял.
Рон переводит на неё яркие, до боли голубые глаза, пытаясь разобраться в её убеждённости. Он знает, что всё не как раньше, и, скорее всего, Гарри тоже. Она же знает, что Рон – из тех друзей, что расскажет Гарри всю правду так, как он сам её понимает, и, наверное, поэтому Гарри считает его лучшим другом. Но ещё Гермиона знает, что для Гарри нужнее. Иногда нам необходимо слышать ложь, чтобы поддерживать правду. Таков этот мир.
Рон проникается моментом, но он, как погода, слишком изменчив. Тем не менее понимает, кивает и возвращается к своему журналу, пока Гермиона пытается сменить тему.
— Думаю, сегодня нам надо выпить. Рон, когда твои родители уходят на то собрание, о котором они говорили?
Гарри хулигански ухмыляется, и на Гермиону обрушивается мысль, что ему всего девятнадцать и они всё еще дети.
Полный предвкушения Рон осматривает комнату, будто кто-то мог притаиться в углах, и на несколько секунд переводит взгляд на Гермиону. Та много чего хочет сказать, но вместо этого только улыбается и качает головой, а его губы растягиваются в той усмешке, что раньше разбивала ей сердце.
Всё будет хорошо. Их — раз, два, три. Они вместе, и у них всё получится.